– Третьеклассникам в «Хог…» – в моей школе – разрешается посещать ближайшую деревню, – сказал Гарри.
– И что? – коротко бросил дядя Вернон, снимая ключи от машины с крючочка возле двери.
– Мне нужно, чтобы вы подписали разрешение, – поспешно закончил Гарри.
– С какой стати мне это делать? – скривился дядя Вернон.
– Ну-у, – протянул Гарри, тщательно подбирая слова, – это будет нелегко, притворяться перед тётей Маржи, что я учусь в этом, святом Как-его-там…
– В заведении св.Грубуса – интернате строгого режима для неисправимо-преступных типов! – пророкотал дядя Вернон, и Гарри с удовольствием уловил в его голосе панические нотки.
– Совершенно верно, – сказал Гарри, спокойно глядя в огромное, багровое лицо дяди. – Очень длинное название. А ведь нужно, чтобы я произносил его без запинки, правда? Что, если я случайно что-нибудь упущу?
– Тогда я из тебя всю начинку вытрясу, понял? – загремел дядя Вернон и пошёл на Гарри с поднятыми кулаками. Но Гарри не уступал.
– Это не поможет тёте Маржи забыть, что я ей скажу, – хмуро проговорил он.
Дядя Вернон остановился, всё ещё держа кулаки над головой, с лицом гадкого красно-коричневого цвета.
– А если вы подпишете разрешение, – поспешно продолжил Гарри, – я поклянусь, что буду помнить, где я якобы учусь и буду вести себя как муг… как нормальный и всё такое.
Было ясно, что дядя Вернон обдумывает его предложение, несмотря на оскаленные от ярости зубы и жилку, бьющуюся на виске.
– Идёт, – бросил он в конце концов, – но я намерен внимательно следить за твоим поведением, пока Маржи будет здесь. Если до самого конца ты будешь всё делать, как я сказал, и придерживаться моей версии, то я подпишу твоё идиотское разрешение.
Он повернулся на каблуках, распахнул входную дверь, а потом захлопнул её за собой с такой силой, что выпало одно из витражных стёкол.
Гарри не стал возврашаться в кухню. Он пошёл в свою комнату. Если ему предстоит вести себя по-мугловому, то лучше начать прямо сейчас. Медленно и печально он собрал все свои подарки и поздравительные открытки и спрятал их под доской рядом с сочинением. Затем подошёл к совиной клетке. Эррол совсем пришёл в себя; они с Хедвигой спали рядышком, сунув головы под крылья. Гарри вздохнул и разбудил обоих, потыкав пальцем.
– Хедвига, – мрачно сказал он, – тебе придётся убраться отсюда на неделю. Лети с Эрролом. Рон за тобой присмотрит. Я напишу ему и всё объясню. И не смотри на меня так, – большие янтарные глаза Хедвиги глядели с укором, – я не виноват. Только так я получу разрешение ходить в Хогсмёд вместе с Роном и Гермионой.
Через десять минут Эррол и Хедвига (с запиской к Рону, привязанной к лапке) вылетели из окна и скрылись из виду. Гарри, чувствуя себя глубоко несчастным, убрал клетку в шкаф.
Однако, у него практически не осталось времени на размышления о своей печальной судьбе. Казалось, не прошло и мгновения, как снизу уже раздались вопли тёти Петунии. Она кричала, чтобы Гарри спустился и приготовился встречать гостью.
– Сделай что-нибудь со своими волосами! – рявкнула она, едва только он вошёл в холл.
Гарри не мог понять одного – зачем. Тётя Маржи обожала критиковать его, поэтому, чем неопрятнее он будет выглядеть, тем лучше для неё.
Более чем скоро со двора донеслось шуршание гравия – это въезжала машина дяди Вернона; затем хлопнули дверцы, затем на садовой дорожке послышались шаги.
– Открой дверь! – прошипела тётя Петуния.
С ощущением черного мрака в душе Гарри отворил дверь.
На пороге стояла тётя Маржи. Она была точной копией дяди Вернона: большая, мясистая, даже с усами, правда, не такими кустистыми, как у брата. В одной руке она несла необъятных размеров чемодан, а другой она держала подмышкой старого бульдога с чрезвычайно дурным характером.
– Где тут мой Дуделька? – забасила тётя Маржи. – Где тут мой племяшечек?
Дудли, загребая ногами, вошёл в холл. Его блондинистые волосы были плотно прилеплены к жирной голове. Бабочку было трудно разглядеть под многочисленными подбородками. Тётя Маржи пхнула чемодан в живот Гарри, совершенно вышибив из него дух, сжала Дудли в одноруком объятии и посадила влажный поцелуй на жирную щеку племянника.
Гарри прекрасно знал, что Дудли терпит ласки тёти Маржи только потому, что получает за это неплохие деньги. В самом деле, когда объятие наконец распалось, у Дудли в толстом кулаке оказалась зажата двадцатифунтовая банкнота.
– Петуния! – закричала тётя Маржи, проходя мимо Гарри так, словно он был вешалкой для шляп. Тётя Маржи и тётя Петуния поцеловались, а точнее, тётя Маржи стукнулась мощной челюстью в костлявую щёку тёти Петунии.
С радостной улыбкой на устах вошёл дядя Вернон и закрыл за собой дверь.
– Чайку, Марж? – спросил он. – А что будет Рваклер?
– Рваклер попьёт чаю из моего блюдечка, – ответила тётя Маржи, и все трое направились в кухню, оставив Гарри одиноко стоять в холле с чемоданом в руках. Гарри не жаловался; всё что угодно, лишь бы поменьше быть с тётей Маржи. Он потащил чемодан в комнату для гостей и постарался, чтобы это заняло как можно больше времени.
К тому моменту, когда он вернулся на кухню, тётю Маржи уже снабдили чаем и фруктовым пирогом. В углу Рваклер шумно лакал из блюдечка. Гарри увидел, что тётя Петуния едва заметно морщится всякий раз, когда капли чая и слюны падают на её чистейший пол. Тётя Петуния ненавидела животных.
– А кто присматривает за остальными собаками, Марж? – поинтересовался дядя Вернон.
– О, я оставила при них полковника Бруствера, – загремела в ответ тётя Маржи. – Старик теперь в отставке, ему полезно чем-нибудь заняться. Но беднягу Рваклера пришлось взять с собой. Он без меня чахнет.