– Я и забыл про него! – сказал Гарри, наклоняясь и подбирая горескоп. – Я стараюсь по возможности не носить эти носки…
Горескоп вращался и свистел у него на ладони. Косолапсус шипел и плевался.
– Лучше забери отсюда своего кота, Гермиона, – свирепо проговорил Рон. Он сидел на Гарриной кровати и тёр ушибленный палец. – И заткни эту штуку! – добавил он, обращаясь к Гарри, когда Гермиона уже выходила из комнаты. Жёлтые злые глаза Косолапсуса были по-прежнему прикованы к Рону.
Гарри запихнул горескоп обратно в носки и швырнул в сундук. Теперь были слышны лишь сдавленные стоны Рона. У него в ладонях комочком свернулся Струпик. Гарри давно не видел крысу, последнее время она не покидала карман хозяина. Приходилось признать, что бедное животное ещё больше отощало; шерсть вылезала клочьями.
– Плоховато он выглядит, да? – сказал Гарри.
– Это стресс! – воскликнул Рон. – Он бы уже выздоровел, если бы этот тупой рыжий меховой бочонок оставил его в покое!
Но Гарри не забыл слов продавщицы из «Заманчивого зверинца» о том, что крысы живут всего три года, и у него сложилось впечатление, что, если только Струпик не скрывает каких-нибудь волшебных свойств, конец его крысиной жизни близок. И, хотя Рон частенько жаловался, что Струпик скучное и бесполезное животное, Гарри не сомневался – Рон будет очень несчастен, если Струпик умрёт.
В то утро в общей гостиной «Гриффиндора» дух Рождества практически не ощущался. Гермиона заперла Косолапсуса у себя в спальне, но злилась на Рона за то, что он хотел пнуть её кота; Рон, в свою очередь, исходил яростью из-за очередной попытки Косолапсуса съесть Струпика. В конце концов Гарри оставил надежду помирить их. Он сосредоточил всё внимание на «Всполохе», который принёс с собой из спальни. По каким-то причинам это сильно раздражало Гермиону; она, правда, ничего не говорила, но бросала на метлу мрачные взоры, как будто та тоже осмеливалась критиковать её кота.
Они спустились в Большой зал к обеду и обнаружили, что столы колледжей отодвинуты к стенам, а в центре установлен один-единственный стол, накрытый на двенадцать персон. За ним уже сидели профессора Думбльдор, МакГонаголл, Злей, Спаржелла и Флитвик, а также смотритель Филч, который снял свою извечную коричневую куртку и облачился в древний замшелый фрак. Учеников за столом было всего трое: два перепуганных первоклассника и угрюмолицый слизеринец из пятого класса.
– С Рождеством! – сказал Думбльдор Гарри, Рону и Гермионе, когда они подошли к столу. – Нас слишком мало, глупо было накрывать столы как обычно… Садитесь, садитесь!
Ребята расселись в ряд по одну сторону стола.
– Крекеры! – Думбльдор с энтузиазмом предложил Злею один конец большой серебряной хлопушки. Тот неохотно принял его и потянул. Раздался грохот, подобный пушечному выстрелу, крекер распался на части, и из него вылетела большая остроконечная шляпа, украшенная чучелом ястреба.
Гарри, сразу вспомнивший вризрака, встретился взглядом с Роном, и они оба ухмыльнулись; Злей поджал губы, подтолкнул шляпу к Думбльдору, и тот с охотой заменил ею свой собственный колдовской головной убор.
– Налетайте! – пригласил он собравшихся, лучась и сияя.
Пока Гарри угощался жареной картошкой, двери в Большой зал отворились. Вошла профессор Трелани и, словно на колёсах, заскользила к столу. По торжественному случаю она надела зелёное платье с блёстками и стала как никогда похожа на сверкающую гигантскую стрекозу.
– Сибилла, какой приятный сюрприз! – воскликнул Думбльдор, вставая.
– Мне, к моему величайшему удивлению, директор, довелось узреть в хрустальном шаре, – поведала профессор Трелани самым загадочным, самым загробным голосом, – что я оставила свою одинокую трапезу и присоединилась к вам. Кто я такая, чтобы сопротивляться велению судьбы? Я немедленно покинула свою обитель и покорнейше прошу простить меня за опоздание…
– Конечно, конечно, – ответил Думбльдор, мигая глазами. – Позвольте предложить вам стул…
И он «предложил» стул, нарисовав его в воздухе волшебной палочкой. Стул несколько секунд качался над полом, а потом с грохотом приземлился между Злеем и МакГонаголл. Профессор Трелани, однако, не спешила сесть; огромные глаза пробежали по собранию – и вдруг прорицательница издала тихий вопль.
– Я не смею, директор! Если я присоединюсь к вам, за столом окажется тринадцать человек! Какое несчастливое знамение! Не забывайте – когда тринадцать человек едят за одним столом, то первый, кто встанет с места, первым и умрёт!
– Ничего, мы рискнём, Сибилла, – нетерпеливо оборвала её профессор МакГонаголл. – Садитесь, не то индейка окончательно остынет!
Профессор Трелани поколебалась, а затем опустилась на предложенный стул, зажмурив глаза и крепко сжав губы, словно ожидая немедленного поражения громом. Профессор МакГонаголл опустила большую ложку в ближайшее блюдо.
– Рубцов, Сибилла?
Профессор Трелани оставила предложение без внимания. Вновь открыв глаза, она ещё раз оглядела присутствующих и спросила:
– А где же наш дорогой профессор Люпин?
– Боюсь, бедняга снова заболел, – ответил Думбльдор, жестом приглашая накладывать кушанья. – Так неудачно, в самое Рождество.
– Я уверена, вы уже знали об этом, Сибилла? – подняла брови профессор МакГонаголл.
Профессор Трелани ответила очень холодным взором.
– Разумеется, знала, – спокойно ответила она. – Однако, не следует афишировать тот факт, что тебе известно всё обо всём. Я часто веду себя так, словно у меня нет Внутреннего Глаза, чтобы не нервировать окружающих.