Поттер хотел было пощупать розовые лепестки и притронулся к ним, как притронулся бы к любой другой части тела. Притронулся и тут же взвыл (довольно громко!) от удовольствия. Даже самые легкие прикосновения к складочкам вызывали сильнейшие сладостные ощущения. Уже осторожнее Гарри пощупал пуговку. Тело ударила огромная, необоримая, всепоглощающая волна удовольствия.
Касания к дырочке внизу тоже были приятными. Поттер хотел было пощупать, что внутри, и сунул туда мизинец, но кончик пальца тут же уперся в ниточку перегородки. Отодвинуть ее в сторону на получалось – было больно.
Пятна на коже, кстати, спустились теперь еще ниже и охватили не только шею, но и грудь. Ротик тяжело дышал.
Гарри поймал себя на том, что облизывает пересохшие губы. Глаза все время закрывались, даже несмотря на то, что он, вроде бы, хотел смотреть прямо перед собой.
Будь у Гарри член, он бы понял, что возбужден. Имея член, трудно ошибиться – если стоит, значит возбужден. А сейчас, лишенный своего верного компаса, Поттер никак не мог понять, что с ним. Оборотное зелье подействовало как-то не так? Или необычная обстановка сказывается?
Еще задумывая свой эксперимент с зельем, Гарри планировал в обличьи Гермионы сходить к Рону. Ради хохмы, конечно. Но теперь об этом не могло быть и речи. Тело почти не слушалось Поттера. Оно слабело с каждой секундой все больше. Ноги подгибались. Глаза непроизвольно закрывались.
«Что же это со мной?» – подумал Гарри. В его голове роились образы всяких мужчин, знаменитостей мира волшебников и мира маглов. Все они виделись ему почему-то с обнаженными торсами. Иногда перед глазами вставали профессор Снегг и Перси. Мелькнул Рон, таким, каким Поттер видел его в раздевалке – полностью голым. Рон почему-то казался красивым, в смысле, сексуально красивым. С удивлением Гарри обнаружил, что и он сам, в своем мужском обличии, притягивает сам себя. Сексуально. А это уж ни в какие ворота не лезло!
К счастью, из всего роя мужчин в конце концов выделился один, знаменитый киноактер из мира маглов. Актер обнимал Гермиону (или Поттера, как теперь понять?) и шептал на ушко что-то очень романтичное.
Гарри потряс головой. Добрел до своей разбросанной одежды, чувствуя, как каждое движение отдается в теле новыми волнами приятного чувства. Пальцы нащупали волшебную палочку. Поттер поднял ее и остановился. Какое заклинание произнести? По наитию, а, может, не совсем понимая, что делает, Гарри пробормотал «онанизмус» и взмахнул палочкой, указав на треугольничек волосиков внизу живота. Ничего не произошло. Поттер произнес заклинание четче и тщательно произвел движение палочкой. Опять ничего не произошло.
«У девчонок другие заклинания!» – вдруг вспомнил Гарри. Когда-то Поттер обнаружил в библиотеке трактат средневекового мага Оргазмуса. О волшебниках там было немного – метра два текста, а вот о волшебницах – все остальное, метров сорок, не меньше. Как назло, Гарри тогда лишь краем глаза пробежал эти сорок метров. «Что же там было?» – наморщил Гарри чудный лобик Гермионы.
– Масибацио! – сказал он и взмахнул палочкой.
Ничего не произошло.
– Пастурбацио!
Опять ничего.
– Мастурбацио!
Едва он закончил взмах волшебной палочкой, как ощутил движение знакомых по «онанизмусу» сил. Только они не набросились на него сразу и всей мощью, а лишь легонько прикоснулись. Вместо того, чтобы заниматься щелкой (как они занимались членом у мальчиков), они ласково гладили шею, уши, лицо. Но это было приятно.
Гарри замурлыкал от приятных ощущений. В голос замурлыкал!
Что за черт! «Онанизмус» всегда протекал беззвучно, а тут вдруг… Громкое мурлыканье! Неподконтрольное. Невольное.
Поттер тяжело осел прямо на пол, на ворох одежды. Но и этого оказалось мало, и он лег на спину. Хорошо, что пол в ванной комнате девочек был деревянным и подогревался!
У мальчиков при «онанизмусе» их членом от начала и до конца занималась как бы одна сила. Тут же к поглаживаниям спины и попки вдруг присоединились поглаживания груди. Непроизвольно Поттер пошевелился, пытаясь совладать с новыми волнами удовольствия, рождавшимися в теле Гермионы. Грудь поглаживало, сжимало, толкало вверх-вниз, мяло, сминало. Ноги сами согнулись в коленях. Их почему-то очень хотелось расставить, развести в стороны, широко, сильно, до такой степени, чтобы было больно.
Появилась дополнительная «сила». Она принялась теребить оба соска. И будто бы даже посасывала их.
Поттер уже на мурлыкал, он стонал. Хотелось стонать постоянно, часто, громко.
Но и это было не все. Еще одна «сила» мягко прикоснулась к щелке. Наконец-то!
Непроизвольно ноги Гермионы раздвинулись еще шире.
Удовольствие было просто диким, невыносимым. Оно пронзало все тело, затуманивало разум, уносило из реальности. Актер, чей образ преследовал Гарри несколько последних минут, целовал Гермиону. Страстно, крепко, властно. Его руки мяли ее грудь.
Движения «силы» на щелке окрепли. Эта «сила» гладила складки, изредка касаясь щелки у основания пуговки или даже проходя по ней самой.
Но и этого было мало. Появилась еще одна «сила», которая легко миновав перегородочку на входе, проникла внутрь влагалища. Она заскользила от входа куда-то очень глубоко, толкая тело изнутри, заполняя его, разбухая в нем. Потом пошла назад. И опять вперед. Она продолжала разрастаться, становясь с каждым движением туда-сюда больше и больше, превращаясь из палочки в цилиндр, а из цилиндра в большое, толстое бревно, казавшееся огромным, несоизмеримым с маленькой дырочкой, которую Поттер видел.
Тело Гермионы извивалось, ее таз ритмично подавался вверх и возвращался обратно на пол, из ротика вырывались крики.
Актер в воображении Поттера был уже голым. Его прекрасный сильный член уверенно торчал вверх.
Потом этот мужчина сменился голым Снеггом. Сразу же на его месте оказался Рон. На мгновение мелькнул сам Гарри, тоже голый, тоже с торчащим членом, с обнаженной головкой и каплей белесой жидкости на ней. И вновь в голове Поттера (или Гермионы) утвердился тот актер.
Он положил девушку на мягкие шелковые простыни. Он целовал ее грудь. Его сильная мужская ладонь поглаживала щелку девочки.
«Сила», которая «ходила» туда-сюда внутри влагалища, уже увеличилась настолько, что растягивала плоть на грани разрыва.
Поттер совершенно не понимал, где он и что с ним происходит.
Актер продолжал мять щелку Гермионы. Его глаза со страстью смотрели ей в глаза. Он шептал что-то горячее, постыдное, романтичное, возбуждающее…