«Сила», ласкавшая щелку, стала чаще прикасаться прямо к «пуговке». «Сила», находившаяся внутри влагалища, двигалась часто-часто…
– Ты готова, любимая? – спросил актер, целуя губы.
– Да! – прохрипел Гарри, хотя тем осколком сознания, который у него еще оставался, Поттер не понимал, как поцелуи мужчины, его прикосновения, прикосновения самого Гарри к большому крепкому телу могут доставлять столько наслаждения.
В следующее мгновение чудесный, сильный, горячий, твердый (ах, какой он был твердый!) член актера погрузился в лоно Гермионы. И сразу же слился с «силой», ходившей внутри. Теперь та «сила» и была членом актера.
Поттера пронзило дикое, совершенно непередаваемое удовольствие, ничем не похожее на удовольствие от «онанизмуса». Он орал. Он выгибался.
Потом все его ощущения вдруг всплеском усилились, будто взлетая, и… Гарри сотрясало неизведанное ощущение сильнейшего оргазма. По мышцам ног одна за другой пробежали волны сокращений. В животе сжалось что-то сладостное, сжалось и разлилось по всему телу.
Наслаждение поглотило Гарри, пропитало, растворило, разорвало. Он дергался, как бы пытаясь удрать от невыносимого ощущения, но оно было повсюду. Поттера скручивало. Ноги то с силой напрягались, то раздвигались, будто пытаясь нанизать щелку на что-то невидимое. Спина выгибалась. Волны удовольствия шли одна за другой. Им не было конца. Ничего общего с коротким мужским удовольствием от «онанизмуса» не было. Было долгое, сильное, невыразимое. Поттер метался по полу. Удовольствие то отступало, давая возможность глотнуть воздуха, то вновь охватывало Гарри, выгибая его, скручивая, как в судорогах.
Сколько это длилось, Поттер не знал. Возможно, часы и часы. Наконец, острое ощущение немного отступило. Мышцы расслабились. Поттер опал на пол.
Все тело дрожало. Неведомые силы легонько гладили грудь и щелку. Тело реагировало, выгибаясь, но уже не так сильно. Волны удовольствия схлынули, но все еще были здесь. Гарри тяжело дышал, ноги вздрагивали.
Постепенно дыхание Поттера успокоилось. Он с трудом открыл глаза. В зеркале на потолке отразилось расслабленное тело Гермионы. Она лежала, повернувшись на бок, немного подогнув ногу. Ее тонкий стан вновь поразил Гарри своей красотой, и он впитывал взглядом каждую черточку ее тела.
Дрожь в ногах постепенно улеглась. Мальчик осознавал, что он Гарри Поттер, что он лежит в ванной комнате девочек. Он смутно помнил, что кричал.
Гарри повернулся на бок и замер, ощущая, как поет все тело, как что-то невыносимо радостное и прекрасное пронизывает его, как неведомая легкость поднимает его и несет куда-то.
Силы, доставившие ему такое удовольствие, легко прикасаясь к телу, будто не хотели его покидать. Это было приятно. Особенно было приятно ощущать прикосновение неведомой силы к грудям.
«Надо пойти, наконец, и поиздеваться над Роном», – лениво подумал Поттер, но двигаться не хотелось.
Полежав еще немного, Гарри решил, что если действие зелья продержится еще немного, он повторит «мастурбацио».
«Какая Гермиона счастливая!» – думал Поттер. Он чувствовал гордость за нее. Будь у него такое заклинание, он бы пользовался им постоянно, по нескольку раз в день. Грейнджер же часами сидела в библиотеке, готовилась к каждому занятию, да еще находила время гулять с ними, двумя разгильдяями.
Дрожь в ногах окончательно улеглась.
Гарри с трудом поднялся и осмотрелся. В глаза вновь бросилось, отраженное в зеркалах, прекрасное тело Гермионы. Теперь Поттер мог смотреть на девушку спокойнее, любоваться ею, наслаждаться, как картиной в музее…
Вдруг он понял, что из-за двери доносятся шум воды в умывальнике и чей-то шепот.
В животе екнуло и оборвалось…
– Счастливая она… – сказала какая-то девочка. Гарри с ужасом узнал голос самой Гермионы Грейнджер. – Видно «мастурбацио» на некоторых все-таки действует…
– Да, – согласился другой голос. Это была Джини! – Но ты же уже взрослая. Неужели у тебя тоже не получается?
Гарри, весь залившись краской стыда, лихорадочно стал натягивать трусы. С изменениями в анатомии, они никак не садились, как надо.
Кое-как сладив с трусами, Поттер схватил штаны. На них в самом интересном месте появилось огромное влажное пятно. «С меня натекло, – подумал Гарри. – Только что? Спермы же у них, у девчонок, нет? Или есть?»
Гермиона и Джини там, снаружи, продолжали щебетать.
Поттер натянул штаны, почувствовав прикосновение мокрой ткани к бедрам. Схватил рубашку.
– Ты знаешь, – сказала Джини. – Я когда вошла, она уже кричала. И мне показалось, что это ты… Голос похож…
Поттер застегнул рубашку и стал натягивать мантию.
Некоторое время шепот за дверью был совершенно неразборчивым. Потом Гарри услышал:
– Везет мальчикам. На них «онанизмус» действует с первого же раза, сразу. И каждый раз!
– Откуда ты знаешь? – прошептал голос Джини.
– Знаю…
– Поттер или мой братец?
– Да ну тебя!
Гарри стал расправлять балахон, приводя себя в порядок. Он старался не глядеть на лицо Гермионы, отражающееся во всех зеркалах. Ему было стыдно.
– Может, подождем, пока она выйдет? – спросила Джини. – Вдруг мы что-то не так делаем с этим «мастурбацио»? Пусть она покажет…
– Нет, мы ее смутим, – ответила Гермиона. – Да и дело не в заклинании. Просто нам нужно еще немного времени.
Шум воды прекратился. Послышались легкие шаги и скрип двери. Опять воцарилась тишина.
Гарри устало свалился на скамеечку и схватился за голову. Какой позор! А если бы он вышел? Прямо на них!
Он провел рукой по волосам, и понял, что это уже были волосы Поттера, а не Гермионы. Он посмотрел в зеркало. Волосы почернели, лицо несколько вытянулось, на лбу появился шрам. Гарри положил руку на грудь, но ничего не ощутил. То есть ощутил свою, поттеровскую, обычную грудь. В штанах пальцы нащупали привычный член и мошонку. Член, кстати, стоял колом, напряженный, налитый кровью, вздрагивающий.
Мальчишка встал и попытался всунуть ноги в башмаки. Не получилось. Ноги были слишком большими. Пришлось развязать шнурки.
Гарри понял, что не в силах куда-либо идти. Его била дрожь. Дыхание никак не приходило в норму. Член дергался.
Поттер зачем-то оглянулся и лег на теплый пол. Задрал мантию и рубашку почти до шеи, спустил штаны до колен, вытащил член из трусов. Его рука подняла волшебную палочку.
– Онанизмус! – сказал он и взмахнул палочкой, указывая на торчащий член.