— Спасибо, Рон! — Гарри почувствовал, как с души свалился камень. Один из камней.
— Ну, ребята, — заключил Рон, — похоже, мы опять что‑то нехорошее натворили. Макгоннагал обещает нам хорошую взбучку.
— Ничего смешного, Рональд, — слегка рассердилась Гермиона, — мы можем попасть в очень тугой переплет.
— Еще туже, чем был? — Рон снова рассмеялся. — Вот уж вряд ли.
— Победителей не судят, — сказал Гарри невеселым голосом.
— Что ты имеешь в виду? — спросила проницательная Гермиона.
Гарри отвернулся.
— Если он… выживет, они не оставят его в покое, я чувствую это.
— Но в Хогвартсе он в относительной безопасности, так ведь? — робко спросила Гермиона.
— Да, может быть, ведь Макгоннагал оказала ему протекцию. Что ты там говорила про правосудие, Гермиона?
— Гарри, по закону он — убийца. И в его деле есть как смягчающие обстоятельства, вроде помощи властям, так и отягчающие, куда относится попытка уклониться от судебного преследования.
— О чем тут вообще можно говорить, Гермиона, о каком правосудии, когда человек умирает? — Гарри посмотрел на нее так, словно она сморозила полнейшую глупость.
— Гарри, ты рассуждаешь все патетичнее, а это плохой признак, — пошутил Рон. — Одного я никак не могу понять: с чего это Снейп стал твоей главной заботой?
— Я не знаю, — ответил Гарри. — Я не могу вам объяснить, что я в нем увидел, почувствовал и понял. Меня как будто ударило. И еще… я никак не могу избавиться от чувства вины.
— Так вот где собака зарыта! — покачал головой Рон. — С чувством вины надо быть осторожным, иначе есть риск превратиться в мать Терезу. Послушай, все эти его трудности тебя не касаются. Ты же сам ранее признавал, что он страдал всю жизнь только потому, что слишком много себе накрутил.
— Нет, меня это касается! — уже с некоторой злобой ответил Гарри. — Рон, тебя там не было, ты не мог это глубоко прочувствовать, но между нами существует связь, и дело не только в моей матери.
— Ну, ничего себе, наша знаменитость становится прямо‑таки сверхчувствительной, — съязвил Рон. — А как же моя бедная сестра?
— А причем здесь Джинни? — ощетинился Гарри. — Она идет на поправку, не так ли? Все это не означает, что я больше о ней не думаю, если хочешь знать.
— Перестаньте! — Гермиона зажала уши руками.
— Гермиона, он хочет сказать, что…
— Рон, ты не понял НИЧЕГО! — Гарри вскочил на ноги, расплескав остатки сливочного пива, и быстро вышел из гостиной.
— Честно говоря, Рональд, ты действительно почти ничего не понял, — удрученно сказала Гермиона после минуты неловкого молчания.
— Что я должен понять, хотелось бы знать? — Рон наморщил лоб, растеряв всю уверенность. Из‑за угла на него с упреком взирал Кричер.
— Это же очевидно.
— Это для тебя!
— Просто потому, что ты меня никогда не слушаешь. Я же тебе еще на пятом курсе высказала все, что думаю о твоем невероятно узком эмоциональном диапазоне. Так вот, это правда, что мальчики, в общем и целом, думают всегда о чем‑то одном и медленно перестраиваются, в отличие от девочек.
— Всегда?
— Довольно часто. Гарри, например, удается это намного лучше, чем тебе. Представь себе, он весь год думал о тяжелом положении, в котором оказалась Джинни, и всегда только об этом, и ничто не могло его отвлечь. Потом он вновь обрел надежду и сделал все возможное, чтобы помочь своей возлюбленной. При этом он не переставал думать о других, столь же серьезных вещах. Я надеюсь, что это уже не секрет для тебя, что он никогда не знал своих родителей, в отличие от нас с тобой. Затем, в течение жизни, у него было несколько наставников, но он потерял их всех. А теперь он открывает в своем бывшем враге совершенно другого человека. Я думаю, это произошло после того, как он увидел его воспоминания, ты же помнишь, как он об этом говорил. И именно этот человек был тесно связан с его матерью. Как ты думаешь, должно было все это пробудить в нем интерес или нет, да еще и после такого совместного приключения?
— Пожалуй, — Рон совсем стушевался и притянул к себе очередную бутыль. — Обязательно перед ним извинюсь… блин, мало пива взял.
— Что‑то ты подозрительно быстро стал переключаться! — рассердилась Гермиона. Рон запустил в нее диванной подушкой.
Гарри вошел в больничное крыло и сразу почувствовал себя, как в больнице св. Мунго, где все было так же чисто и опрятно, а на столах горели торшеры. Гарри подошел к кровати Снейпа, но садиться не стал. Он и самому себе не смог бы объяснить, что он здесь искал, он понимал лишь одно: этот человек не должен был умереть, он никогда не простит себе этого. Он припомнил их последний разговор, как он пытался убедить Снейпа в том, во что он сам, вероятно, не так уж сильно верил. Словно привидение, перед ним возникло испуганное лицо мадам Помфри: — «Почему Вы его сразу не доставили в больницу, Поттер?» — «Здесь для него безопаснее, мэм». — «Понимаю… но… я думаю, мне не стоит вводить Вас в заблуждение. Если уж он сам не смог себя исцелить, я вряд ли смогу что‑то сделать… Сутки… максимум, двое». Затем она осмотрела его самого и вынудила его принять снотворное. Когда Гарри проснулся, был уже день, и Снейп медленно и тяжело дышал на соседней кровати. Он пережил эту ночь. Гарри не хотелось оставаться с ним долго, он ушел, но после ссоры с Роном ему захотелось убедиться, что мастер зелий все еще был жив. Мадам Помфри слышала, как он вошел, но ничего не возразила.