– Но если моя палочка так могущественна, как Гермиона умудрилась ее сломать? – удивился Гарри.
– Дорогой мой, все ее могущество было направлено исключительно на Вольдеморта, который столь опрометчиво нарушил глубинные законы магии. Только против него твоя палочка обладала феноменальной силой. В остальном она была самой обычной палочкой… впрочем, я уверен, очень хорошей, – любезно закончил Думбльдор.
Гарри сидел, задумавшись, очень долго – или несколько секунд. Время здесь текло непонятно.
– Он убил меня вашей палочкой.
– Он не сумел убить тебя моей палочкой, – поправил Думбльдор. – Полагаю, мы можем принять как данность тот факт, что ты жив… Хотя, разумеется, – добавил он, будто опасаясь показаться неучтивым, – я отнюдь не преуменьшаю твоих страданий. Их было много.
– Но теперь мне замечательно, – сказал Гарри, разглядывая чистые ладони. – А мы вообще где?
– Ну, об этом я собирался спросить тебя, – проговорил Думбльдор, озираясь. – Как думаешь, где мы?
Пока он не спросил, Гарри не имел ни малейшего представления. Сейчас, однако, ответ возник сам собой.
– Похоже, – медленно начал Гарри, – на вокзале Кингз-Кросс. Только здесь слишком чисто и пусто, и, по-моему, нет поездов.
– Вокзал Кингз-Кросс! – Думбльдор неудержимо захихикал. – Батюшки, неужели?
– А, по-вашему, где? – довольно воинственно спросил Гарри.
– Милый мой, без понятия! Здесь все по-твоему.
Гарри не понял, что это значит; поведение Думбльдора его бесило. Он воззрился на старика, но потом вспомнил, что у него есть и более интересные темы для обсуждения.
– Дары Смерти, – произнес он и обрадовался, когда улыбка сползла с лица Думбльдора.
– Ах да, – пробормотал тот в легкой тревоге.
– Итак?
Впервые на памяти Гарри директор из почтенного старца будто превратился в маленького мальчика, пойманного на какой-то шалости.
– Простишь ли ты меня? – заговорил Думбльдор. – За то, что не доверял тебе? За то, что не рассказал? Гарри, я боялся, что ты потерпишь неудачу – так же, как потерпел неудачу я. Боялся, что ты повторишь мои ошибки. Я прошу у тебя прощения, Гарри. Я уже некоторое время назад понял, что ты намного лучше меня.
– О чем вы? – спросил Гарри, пораженный тоном Думбльдора и его внезапными слезами.
– Дары, Дары… – бормотал тот. – Греза отчаянных!
– Но они же существуют!
– Да, и очень опасны. И к тому же соблазн для дураков, – сказал Думбльдор. – Я и был дурак. Но ты ведь и сам теперь знаешь, верно? У меня больше нет от тебя секретов. Ты знаешь все.
– Что знаю?
Думбльдор развернулся к Гарри всем телом. Слезы поблескивали в ярко-голубых глазах.
– Хозяин Смерти, Гарри, хозяин Смерти! Чем я в конечном счете лучше Вольдеморта?
– Как чем? – возмутился Гарри. – Конечно, вы лучше! Что вы такое говорите! Вы никогда никого не убивали, если можно было не убивать!
– Что правда, то правда, – согласился Думбльдор; он был как ребенок, который ждет, что его утешат. – Но я тоже искал способ покорить смерть.
– Да, но по-другому, – ответил Гарри. Он так долго злился на Думбльдора, что теперь ему было очень странно сидеть здесь, под высоким куполом, и оправдывать Думбльдора перед ним же самим. – Дары, а не окаянты.
– Дары, – пробормотал Думбльдор, – а не окаянты. Точно.
Повисла пауза. Существо под креслом всхлипывало, но Гарри больше не оглядывался.
– Гриндельвальд тоже их искал? – спросил он.
Думбльдор на мгновение прикрыл глаза и кивнул.
– Это и объединяло нас всего превыше, – тихо сказал он. – Двое умных, самонадеянных юнцов, одержимых общей идеей… В Годриковой Лощине он, как ты, я уверен, догадался, хотел найти могилу Игнотуса Певерелла. Хотел исследовать место смерти третьего брата.
– Так это правда? – спросил Гарри. – Все это? Братья Певереллы…
– …те самые три брата из сказки, – снова кивнул Думбльдор. – Думаю, что так. Не знаю, правда ли они встретили Смерть на пустынной дороге… Скорее всего, братья были просто очень талантливые, опасные колдуны, которые и сотворили эти предметы. По-моему, история о том, что владелицей Даров была сама Смерть, – обычная легенда, какие всегда возникают вокруг могущественных артефактов. Плащ, как ты знаешь, передавался сквозь века: от отца к сыну, от матери к дочери, вплоть до последнего потомка Игнотуса. Он, как и сам Игнотус, родился в Годриковой Лощине.