И еще одно было непонятно. Сеньор Фулано мог бы поклясться, что никогда раньше не видел этого человека и понятия не имеет, кто он такой, а между тем, встречаясь с ним взглядом в зеркальце, то и дело удивлялся странно знакомому выражению на незнакомом, заросшем щетиной лице. Только этого ему еще не хватало!
А тот арестант, что помоложе, и в самом деле испытывал радостное возбуждение. Разве не сказали ему накануне, что он будет отправлен в концлагерь? Услыхав это, он почувствовал такое невыразимое облегчение, что даже смог заснуть, а когда проснулся, то понял: темный ужас, заполнявший все его существо, наконец-то отхлынул. Ну конечно, с ним не могло случиться самого плохого - ведь он поэт, а поэтов не убивают.
И сразу же подступила давняя, привычная забота. Мысль, которая не приходила ему на ум весь этот месяц, мысль о трагедии, задуманной еще в Мадриде, вдруг снова в нем возникла. И поворот действия -единственный, необходимый, над которым он столько мучился тогда, - внезапно очертился весь, будто с неба упал.
Это было хорошим предзнаменованием, так что, когда его вызвали, повели и посадили в роскошный лимузин, он поверил: везут в концлагерь. Все предвещало доброе - и чудесная ночь и заспанные, ленивые физиономии конвоиров. А разглядев лицо шофера, он окончательно успокоился - человек с таким заурядным лицом не мог быть причастен к злодейству.
Лагерь казался совсем нестрашен по сравнению с тем, чего он боялся... Больше того: лагерь освобождал его от смутного чувства вины - перед зятем Мануэлем, перед теми, кто долго еще отстреливался в Альбайсине. Нет, бойца из него все равно не вышло бы! Но раз уж он очутился по эту сторону фронта, то где же и место ему, как не в концлагере, среди побежденных? Быть может, ему удалось бы даже организовать театр из заключенных - кажется, в Германии разрешались подобные вещи. И кончится же когда-нибудь весь этот кошмар!
Он попытался тихонько подбодрить старика, но тот не откликался; попробовал заговорить с шофером, с гвардейцами - они прицыкнули на него. Тогда он целиком отдался тому, что звучало и вырастало внутри. Про себя он называл это просто "оно" - так повелось с детских лет, с уроков Антонио Сегуры.
Бежали мимо стены, изгороди, деревья - он не глядел по сторонам. До свиданья, Гранада! На этот раз ты была не очень гостеприимна - что ж, увидимся в лучшие времена! И снова вслушивался: тут оно? - да, тут...
Ночная работа, по-видимому, расшатала нервы сеньору Фулано. Чем иным еще можно объяснить, что в какой-то момент, взглянув в зеркальце, он вдруг подумал: а не у своей ли Лолы замечал он последнее время такой же неподвижный, словно бы внутрь обращенный взгляд? Пораженный нелепостью этой мысли, он едва не проехал поворот на Виснар.
В Виснаре - небольшом селении километрах в двенадцати от Гранады сделали остановку, чтобы дождаться рассвета. Вылезли из автомобиля на маленькой, совершенно пустой в этот час площади; хромому подали руку, а после помогли влезть обратно, но тот все молчал и только дрожал мелкой дрожью. Когда же небо на востоке стало бледно-фиолетовым, поехали дальше меж кустов и в гору, до того места, где сеньор Фулано затормозил, не дожидаясь приказа.
Двое из гвардейцев опять помогли старику вылезти из машины и повели за кусты. Его товарищу и тут, верно, пришло в голову что-нибудь неуместное он слабо, одними глазами, улыбнулся шоферу. Но совсем рядом резко треснули выстрелы - будто небо разодралось сверху донизу, - и глаза стали шириться, заполняя зеркальце.
Снова темный ужас поднялся в Федерико, но теперь этот ужас не мог целиком завладеть им, не мог вытеснить того, что так стремительно распускалось внутри, торопясь превратиться в слова, в людей, в огромные неведомые миры. И когда гвардейцы, выйдя из-за кустов, подошли к нему, когда стали отрывать его пальцы от автомобильного крыла, когда потащили по тропинке, толкая прикладами в спину, - сила, проснувшаяся много лет назад под пыльными тополями Фуэнте Вакероса, все еще пела и клокотала в нем и рвалась наружу, не уступая смерти. В него сажали пулю за пулей, а он все вставал, все приподымался, пытаясь что-то выговорить, пока не замолчал, не затих, наконец, вцепившись руками в красноватую землю...
ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА ГАРСИА ЛОРКИ
1898, 5 июня - В селении Фуэнте Вакеросе вблизи Гранады родился Федерико Гарсиа Лорка, сын Федерико Гарсиа Родригеса и Висенты Лорки.
1902-1903 - Семья переезжает в соседнее селение Аскеросу (ныне Вальдеррубио), где Федерико поступает в школу.
1909, сентябрь - Семья переезжает в Гранаду.
1909-1913 - Федерико учится в школе, одновременно занимаясь музыкой.
1914 - Гарсиа Лорка поступает в Гранадский университет (на факультет литературы и философии и факультет права).
1915 - Первые сохранившиеся стихи.
1917, февраль - Первое выступление в печати - статья "Символическая фантазия" к столетию со дня рождения поэта Хосе Сорильи в "Бюллетене гранадского Литературно-художественного центра".
Лето - Поездка по Испании вместе с группой студентов под руководством профессора М. Домингеса Берруэты.
1918 - Первая книга Гарсиа Лорки - сборник набросков в прозе и путевых очерков "Впечатления и картины" *.
* Книги Гарсиа Лорки датируются их выходом в свет, пьесы - первым представлением.
1919 - Гарсиа Лорка перебирается в Мадрид и поселяется в Студенческой резиденции, где живет до 1929 года, ежегодно наезжая в Гранаду.
1920, 22 марта - Премьера пьесы "Злые чары бабочки" в мадридском театре "Эслава".
1921 - Первый поэтический сборник Гарсиа Лорки - "Книга стихов".
1922, 13-14 июля - Фестиваль народной андалусской песни -канте хондо, организованный в Гранаде Мануэлем де Фальей и Федерико Гарсиа Лоркой.
1923 - Гарсиа Лорка сдает экзамен на степень лиценциата права в Гранадском университете.