Выбрать главу

Когда Лорка садился на поезд, возвращавший его в последний раз на родную землю, перед его глазами проносилась, как сон, вся его жизнь — и в этой смене картин, словно в калейдоскопе, который он в детстве так любил, он вновь видел себя ребенком, влюбленным в свою взрослую кузину Аурелию: «У тебя такая красивая талия, и грудь, и кудрявые волосы, украшенные цветами. У меня ничего такого нет», — говорит он ей. И слышит резонный ответ кузины: «Так ведь я женщина». Но сколько горечи слышится в этой реплике!

А вот Федерико — в который раз! — смотрится в зеркало и видит на своем лице, на сей раз уже не пугаясь, россыпь родинок, которые раньше так часто вызывали в нем недовольство собой. «Ведь твои родинки — как маленькие мушки из бархата», — ласково утешает его кузина. Это его выдумка — или так было на самом деле? Слышал ли Федерико когда-либо в действительности такой комплимент? Такой «piropo», в котором звучит настоящее объяснение в любви:

Родинок россыпь на милом лице — для глаз моих как ожоги; на ту же твою, что у самого рта, смотреть не могу я без дрожи…

Может быть, он слышал это от Аурелии либо от кого-то еще, кто прижимал его к своему сердцу?..

Или это только мечта — воплотившаяся если не в жизни, то в слове?..

Пьеса переносит нас в атмосферу Карнавала и подносит нам в дар, как последний букет от Автора его зрителям, вальсовый вихрь масок. Здесь появляется даже Гондольер, потому что мы перенесены в Венецию, а Венеция — это город любви, тайн и смены обликов, любви без заботы о завтрашнем дне, словно эхо знаменитой баркаролы Оффенбаха: «Ночь дивная, — о, ночь любви, улыбкой нас ты опьяняй…» Венеция у Лорки как венок из цветов, приплывший по каналам этого города-легенды, города Казановы… Но Гондольер у него поет совсем по-другому — это кормчий, правящий свою ладью в царство сумерек: он поет последние стихи, написанные Лоркой, — стихи о несбывшейся любви, которые звучат как эпитафия:

О, гондольер влюбленный — с лицом, какого больше нет, — греби, греби без остановки. Ведь не придет уже любовь, и никогда уж не придет — она вовеки не придет…

Эпитафия должна хранить имя человека для потомков, поэтому и в «Снах кузины Аурелии», где просто и мило беседуют взрослая девушка и ее юный кузен, она в конце концов спрашивает его:

— Как же звать тебя?

Поэту уже случалось выводить самого себя на сцену: это было в знаменитой поэме «Смерть Антоньито эль Камборио» (из «Цыганского романсеро»):

О, Федерико Гарсиа, скажи обо мне гвардейцам! Сломлено тело мое, как стебель сухой тростника…

Так и в этих последних строках, на самом пороге смерти, которую он предугадывает, он хочет назвать свое имя, — сказать его и самой смерти в лицо, и ради того, чтобы его помнили живые — «круг за кругом» («ledor vador», как поэтично звучит это выражение на еврейском языке, обозначая круговорот дней). Пусть повторяют его имя поколение за поколением, как повторял он сам еще ребенком:

«Имя мое — Федерико Гарсиа Лорка».

Спросим себя, как это сделал его старший друг Антонио Мачадо: о чем говорит нам эта давняя история — убийство, совершившееся в Гренаде в 1936 году, — что же на самом деле произошло на краю оврага в Виснаре, у «Источника слез»? Кто и почему пал здесь жертвой и почему в шквале ненависти обагрилась на арене кровью шкура быка, а на ступеньках амфитеатра воцарилась неловкая тишина и все рты сковало ледяное молчание? И если не сможем ответить мы сами, то нам отзовутся эхом камни: «Это убивают Лорку — Поэта…»

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Мать Федерико — Висента Лорка
Отец — Федерико Гарсиа Родригес
Дом, в котором родился Федерико Гарсиа Лорка
Внутренний дворик домика Гарсиа Родригеса в Фуэнте-Вакеросе
Федерико у пианино
Донья Висента с детьми. Слева направо: Федерико, Консепсьон, Франсиско и Исабель
Федерико с сестрой Кончей
Федерико 20 лет
Игнасио Санчес Мехиас
Федерико со своими племянницами
Кукольный театр, устроенный Федерико Гарсиа Лоркой для гранадских детей в 1923 году
Ана Мария Дали, Федерико Гарсиа Лорка и Сальвадор Дали