Он все-таки вылез наверх. Мия сидела на краю крыши, обняв коленки и уткнувшись в них подбородком. Ветер надувал ей платье, хлопая им, как парусом; испугавшись, что ее сейчас сдует в воду, Эштон быстро шагнул к ней, ловя непослушную ткань руками. Тогда Мия обернулась к нему – впервые с тех пор, как они вышли из дома, – и сказала:
– Как-то страшно.
Ветер бросил ей в глаза горсть ее же рыжих кудрей, и она зажмурилась, наморщив нос в беззащитной детской улыбке. Эштон опустился рядом и обнял ее, крепко прижав к себе вместе с хлопающим на ветру платьем. Она потерлась щекой о его плечо, отплевываясь от прилипших волос.
– Мы же не обязаны прыгать, – сказал Эштон. – Можем просто посидеть здесь, а потом уехать.
Он почувствовал, как Мия покачала головой у него на плече.
– Ты не понимаешь, – сказала она. – Мы должны.
– Кому? – с профессиональным занудством спросил Эштон.
– Дурак, – сказала Мия, пихнув его локтем в бок. – Себе, кому же еще.
Порыв ветра накренил аэротакси, и они крепче прижались друг к другу. Вся поверхность озера под ними была покрыта мелкими острыми волнами, как мутноватым битым стеклом.
– Раньше я ничего не боялась, – тихо сказала Мия. – А теперь…
Она слегка повернула голову, и Эштон сразу понял – верней, почувствовал, – что она смотрит сквозь крышу аэромобиля вниз, в салон, туда, где в своем эргономичном кресле по-прежнему спал Ави.
Он нащупал под платьем тонкую щиколотку и тихонько сжал. Мия вздохнула.
– Неужели теперь всё изменится?
Она выпрямилась и посмотрела на Эштона. В ее перепутанных ресницах блестело солнце, а глаза были точно такого же цвета, как беспокойное озеро под ними. Прижав ее к себе, Эштон почувствовал, как это озеро бьется ему прямо в солнечное сплетение.
– Всё будет хорошо, – сказал он, и Мия улыбнулась ему в рубашку. – Просто держись за меня, и всё.
– Ты меня не отпустишь? – спросила она, подняв на него глаза, в которых было видно и ее, и аэротакси, и озеро до самого дна.
– Никогда в жизни, – ответил он.
И они прыгнули.
– Заключение готово, – ассистентка улыбнулась ровными белыми зубами и показала на дверь у себя за спиной. – Вы можете пройти в кабинет.
…Потом они еще много раз приезжали на озеро – вдвоем или вместе с Ави. Он рано научился плавать и всё время просился прыгнуть вместе с ними, изматывая их обоих гундежом, который начинался на выходе из дома и не прекращался, пока они вытрясали песок из мокрых волос и загружались в аэротакси, чтобы ехать обратно. В конце концов Эштону пришлось пообещать, что, когда Ави исполнится пять, они прыгнут с ним вместе.
– Только не с такой высоты, – строго сказала Мия. – Иначе можно сильно удариться о воду. Аэротакси опустится пониже, и вы спрыгнете вместе с папой, хорошо?
Весь следующий год Ави ходил за ней, выясняя, что значит «пониже». В какой-то момент, потеряв терпение, Мия рявкнула, что это вдвое меньше, чем десять метров, а если она еще хоть раз услышит что-нибудь в этом духе, то они вообще никуда не поедут, пока Ави не исполнится восемнадцать и он не получит право ездить в аэротакси без родителей.
После этого вопросы прекратились. Мия всегда умела сказать последнее слово в спорах с сыном – в отличие от Эштона, который на всё соглашался, доводя ее этим до исступления. Мия считала, что Ави капризный и избалованный, но Эштон понимал, что он просто никогда не забывал ни одного обещания – ни своего, ни чужого. Поэтому, когда ему исполнилось пять и они снова приехали на озеро, Ави тщательно проследил, чтобы альтиметр в аэротакси показал точно пять метров, вылез на крышу и встал рядом с Эштоном, крепко держа его за руку.
– Вашу супругу можно поздравить, – бодро произнес розовощекий толстяк в нейтральном комбинезоне. – Она получила номер.
Эштон уставился на него, не очень понимая смысла слов. Ему даже показалось, что толстяк перешел с паназиатского на язык незнакомой национальной микрокультуры, но умный интерфейс кабинета молчал, не выдавая перевода.
Толстяк погладил себя по блестящей лысине и продолжил: