— Не твой, Лава! — рыкнул, подаваясь влево, чтобы перехватить взгляд, чтобы смотрела на меня. — Ты одна не можешь за всем уследить, и твои воронята тоже. У нас двести сорок восемь проектов разной степени дерьмовости в разработке, а в сутках по-прежнему всего двадцать четыре часа, восемь из которых в идеале нужно тратить на сон.
— Я…
— Ты, — улыбнулся, кивая и коротко целуя. — Егору кол в жопу я завтра сам вставлю, если захочешь присоединиться, возражать не буду, — снова быстро ее поцеловал, вернул на место на своих коленях. — Ешь.
— Тиран, — пробормотала она и все-таки вытащила из моей руки биопластик в серебристой упаковке.
А я поставил свою тарелку ей на колени и воткнул собственную вилку в рыбу, давя улыбку от пришедшей в голову мысли. Очень удобно, когда твоя женщина меньше тебя. Будь Славка чуть выше, и так есть было бы неудобно. А тут… идеально просто.
Лава ела молча. Не пробовала вывернуться или отодвинуться. Прижималась ко мне спиной и тихо дышала. Заговорила только, когда разделалась с пастой и салатом и потянулась за кофе.
— Спасибо, Гор, — Славка откинула голову на мое плечо, клюнула куда-то в подбородок, коротко дернув уголком губ. Немного поерзав, села ровнее, чтобы сделать глоток кофе.
И пусть сейчас я не видел, но был уверен, что она сверлит взглядом свой монитор, все еще докручивает в голове исправления и тесты, наверняка гадает, почему не заметила косяк.
Упрямая.
— Не за что, — ответил, потянувшись за своим стаканом и обратился к ИИ: — Энджи, сохрани данные и выключи, пожалуйста, компьютер княгини Станиславы.
— Гор… — Лава.
— Да, князь Игорь.
— Что? — спросил, отпивая из своего стакана. — На сегодня мы закончили. Сейчас допьем кофе, и я отвезу тебя домой. И завтра, уже сегодня, — поправился, бросив взгляд на трекер, — я не хочу видеть тебя в офисе раньше одиннадцати.
— Я говорила, что ты тиран? — вздохнула Воронова нарочито громко. Я только хмыкнул, делая следующий глоток и пробираясь рукой ей под толстовку.
Никогда раньше за собой не замечал такой… тактильности. А к Славке прикасаться хотелось постоянно: трогать ее, гладить, обнимать, не выпускать из рук.
— Ястреб, — зашипела возмущенно, но совершенно неискренне.
— Тут нет никого сейчас. Никто не войдет, — улыбнулся, поглаживая нежную кожу. — Не ворчи.
— Если ты продолжишь в том же духе, я отключусь прямо здесь, — ответила, расслабляясь за секунды, откидываясь на меня полностью.
— Отключайся, — пожал плечами, не думая прекращать. Меня все более чем устраивало.
Славка покачала головой и сделала следующий глоток кофе, блаженно щурясь. А потом вдруг коснулась щеки, провела вверх, уперлась затылком в грудь, выгнувшись, всматриваясь в лицо, и стащила с меня очки. Убрала их, не глядя, в карман, но позы не изменила. Продолжала смотреть и едва заметно хмуриться.
— Что? Почему ты так смотришь?
Она снова подняла руку, провела пальцами прохладными вдоль переносицы, погладила.
— Тебе надо очки поменять, Гор, — ответила, снова проводя пальцами. — Эти натирают, — и еще раз.
В глазах переливалось огромное, тягучее и очень теплое, без привычного ехидства или упрямства, подозрений или раздражения, что-то очень чистое.
И колючий комок провалился куда-то в желудок, царапая. Гудело в башке, а пространство вдруг сузилось и сжалось, оставляя только ее лицо. Глаза лисьи и расслабленная полуулыбка.
— Хорошо, — проскрипел чужим голосом и медленно наклонился к губам, просто провел по ним своими. Вдыхая, ощущая. Бархат и запах кофе с миндальным сиропом. Слишком сладкий для меня кофе, но на Славкиных губах совершенно такой, как надо.
Лава прижалась ко мне плотнее на миг, а потом села ровнее. Не говорила больше ничего, расслабилась и думала о чем-то своем. Я тишину не тревожил, чтобы не спугнуть, чтобы не разбить на осколки то, что сейчас происходило.
Мы просто пили кофе на полу ее кабинета, под шуршание ботов, в пустом здании Иннотек, в ночь с воскресенья на понедельник, когда все нормальные люди давно спали в своих домах.
И было хорошо. Реально хорошо, очень спокойно.
А через полчаса я вез Славку по полупустым улицам, за моей машиной ехал кар Вороновой, ведомый Энджи, почти никого не было на дороге — небывалая роскошь для Москвы. Из динамиков лилось что-то тихое и переливчатое, Лава дремала, сжимая мою правую руку в своей. И даже не особенно отбрыкивалась, когда я посадил ее в свою тачку.
Остановился возле соседнего дома, поцеловал долго и вкусно и, с трудом сдерживаясь, все-таки отпустил, дождался, пока в окнах зажжется свет, а потом все-таки нехотя отправился к себе.