— Не ждал ее?
— Нет, не ждал, — кивнул, как идиот. — Она не предупредила. Вообще ничего не сказала.
— То есть, если бы предупредила, ты бы ее ждал? — что-то мелькнуло в глазах. Какая-то непонятная эмоция, дрогнули уголки губ.
— Нет, конечно, — дернулся. — Слав…
— А чего вернулась? — склонила Воронова голову набок. А я слышал, как у меня кровь по венам несется. Все еще пытался уловить что-то. Во взгляде, интонациях, позе. Но ни черта…
— Не интересовался, — отбил подачу.
Славка побарабанила пальцами по столу, склонила голову к другому плечу.
— И вот так сразу к тебе в кабинет и на шею бросилась, — протянула скептически. Длинно так, задумчиво, как-будто пальцами по нервам прям пробежалась. — Какая смелая и незамутненная. Но красивая, — это «красивая» Воронова протянула как-то особенно гадко. — И фигура… Есть за что подержаться. Я тебя даже понимаю, была бы мужиком, тоже бы повелась, — как гвоздь в крышку гроба вогнала.
— Обычная у нее фигура, — рыкнул, делая шаг к столу. Потом еще один. Между нами метра три, а кажется, что целое море. — Слав, я…
— Как она к тебе в кабинет попала? — голос ровный, взгляд все такой же, как на допросе, честное слово. Проще не стало ни фига.
— Сказала, что клиент. Номер назвала, и Энджи вытащила ее из моих контактов. Лизка из Дейли, они все еще с нами работают.
— Понятно, — поджала на миг Лава губы, хмурясь. — Это баг, — вскинула на меня взгляд, теперь уголки губ дрогнули, смотрела внимательно. — Надо править. Серьезный такой баг.
Баг.
Баг… Какой нахрен баг? Она…
Я дернулся от пришедшей мысли, подлетел к столу, упираясь в столешницу руками. Выдохнул, вдохнул.
— Ты издеваешься, да? — прошипел.
— Есть немного, — улыбнулась Лава, откатываясь подальше от стола, к самому окну, пока спинка долбанного кресла не уперлась в подоконник.
— Воронова… — процедил, обходя стол, склоняясь к ней. Не знаю, что хотел сделать. Придушить, наверное. Но Лава ухватила за рубашку, притянула к себе.
— Дурак ты, Ястреб, — прошептала в губы и поцеловала, заставляя склониться еще ниже.
Жаркая и вкусная Лава и такой же совершенно вышибающий остатки мозгов поцелуй. Влажный, горячий, мучительный, потому что дальше этого поцелуя все равно ничего не будет. А мне член на мозг давит, и на столе Воронову разложить хочется до дрожи в руках. Особенно, когда вот так… Когда прикусывает острыми зубками, когда руки скользят по груди, когда трется о меня кошкой и втягивает мой язык в рот, гладит плечи и ноготками по шее шкрябает. До мурашек просто.
Бля-я-я-я…
Я прижался к ее губам своими, уперся лбом в лоб.
— Если ты не хочешь, чтобы я запер дверь и довел то, что ты начала, до логического завершения, нам надо тормознуть, — прохрипел, облизывая сочную нижнюю губу. Вишневую и очень сладкую.
Славка застыла на миг, задержала дыхание, осмысливая слова, и открыла глаза.
Почти доконала меня этим взглядом. Мутным, тягучим. Совершенно ведьмовским. У нее точно ведьмы в роду были. Дышала неровно, все еще скользила пальцами по груди. Приходила в себя.
— Да, — она тряхнула головой, подалась назад. — Надо…
— Надо, — кивнул согласно, не понимая, с чем именно соглашаюсь.
— С Фирсовым поговорить надо, — этот ее контральто глубокий, как еще один разряд тока прямо в позвоночник и член. Добьет меня точно однажды, а я и сопротивляться не буду.
Скрипнул зубами разочарованно. Выпрямился чуть ли не с болью, пригладил кое-как волосы, оглядывая Славку. Почти не заметно. Я даже платье умудрился не помять, только губы припухшие и румянец на щеках слишком яркий.
— Пойду позову его, — кивнул, разминая плечи, стараясь скинуть с себя похоть. Воронова отрывисто кивнула, подняла руки, поправляя воротник, по-прежнему идеальную прическу.
И я тормознул, до мозга наконец-то дошло то, что случилось до поцелуя.
— Слав, — позвал Воронову, она приподняла голову, — ты — невероятная. И кроме тебя никого, верь мне, — руки упали на подлокотники кресла, Лава едва приоткрыла рот. Но слов не нашла. Только смотрела растерянно и удивленно. Вспыхнули с новой силой скулы.
— Я верю, — прошептала едва слышно, краснея еще сильнее.
Знаю. Знаю, что верит, и это знание удивительно дергало и толкалось внутри меня. Отдавалось чем-то чудовищно огромным. Охренительное в своей нереальности чувство.
Я скрыл от Славки улыбку и все-таки ушел за Фирсовым, потому что разгребать дерьмо тоже надо.
Через двадцать минут Егорушка сидел на диване, пялился в пол и нес какую-то откровенную ахинею. О том, что не понимает, как такое произошло, и что больше так не будет. Я зверел, Славка хмурилась, отчего-то очень пристально наблюдая за парнем. Не за лицом, за движениями, руками, телом.