— Варианты? — она согнула ноги в коленях, устроила на них острый подбородок. Руки растирала тоже.
Я крутил задачу в уме и молчал. И, пока думал, Воронова снова потянулась к данным. Лезла почти в корень. Только пальцы ощутимо дрожали.
Так. Ладно. Пора прекращать.
— Заканчивай, Слава. Сегодня мы точно ничего уже не найдем. Давай просто перегрузим.
— Нет, — дернула головой упрямо.
— Слава…
— Нет, — она перешла к следующей нитке.
Я понимал, почему она опасается перегружать Энджи. Вопрос не только во времени, но и в высокой вероятности упустить детали, но…
Да что ж ты упрямая такая, Воронова? Что…
И дернулся, потому что, кажется, понял, что на что наложилось и что пошло не так. Почему кажется, что помощник принимает решения самостоятельно и спонтанно.
— Когда ты упала в обморок, — начал, повернувшись к Славе, — в кабинете, Энджи не понадобилось подтверждение. Она вызвала скорую. Когда на тебя напали в парке, она его потребовала. Врачей не вызвала. В чем разница?
— В офисе есть камеры… А в парке я была в сознании. Но трекер не считывает мозговую активн…
Замолчала, снова потянулась к строчкам, подалась вперед.
Ага. Сейчас.
— Энджи, выход, — отдал я команду прежде, чем Воронова успела меня остановить и что-то осознать.
Мигнуло вокруг черным, потом синим, вспыхнул пучок кода в руках Вороновой, и нас обоих вышвырнуло в реальность.
— Ястребов! — грозное и гневное. Смешное такое. Потому что Слава так же, как и я, пыталась справиться с тошнотой и головокружением, зажмурившись, сжавшись в комок. Меня отпустило первым, и как только отпустило, я стащил с себя очки и перчатки, потом стащил их и со Славы, сжал плечи.
Растерянная, ошалевшая от резкого выхода, снова раздраженная. Как можно не реагировать на нее? Как можно оставаться спокойным? Когда она смотрит так, когда в лисьих глазах муть, так напоминающая ту, что появляется от желания. Когда дышит часто. Когда снова дрожит. Едва-едва, осторожно. Будто боится.
— Игорь, — знакомые, возмущенные нотки… Возражение, готовое сорваться с губ.
Нет уж.
— Трекер считал что-то еще, — начал примирительно, ослабляя хватку. — В кабинете решение сама ты принять не могла. В парке — наоборот. Надо понять разницу в исходниках. Но с этим я разберусь сам. А ты отправишься домой, отдыхать. Потом с Виктором в ментовку.
— Но…
— Домой, Слава. Немедленно, — тонкие, трогательные косточки плеч под моими пальцами ощущались… Охренительно они ощущались на самом деле. Нереально. — Я запущу Энджи на анализ. С этим она справится, — продолжил давить, не выпуская из рук. Смотрел в сосредоточенные, задумчивые глаза. В этот раз сдаваться не собирался.
И Воронова кивнула неуверенно и поднялась слишком резко, выворачиваясь из рук.
Сбежать торопилась.
Сделала шаг назад. И оступилась. Капрон заскользил по гладкому мату, Слава качнулась назад.
Еще миг и приложилась бы беспокойной головой о стеклянный борт.
Слишком резко встала, слишком резко дернулась. Гребаная вестибулярка, слишком резкий выход. Будто не знала, будто в первый раз выходила из контакта.
Я успел перехватить. Дернул за руку на себя. Резко. Грохнулся на спину, ловя гибкое тело и… И все, все, мать твою.
Застыл, замер, воздухом подавился.
И она замерла. Глаза ошалевшие, перепуганные, растерянные. Пряди по лицу в беспорядке, руки мне в плечи уперлись. И тело…
Прижимается ко мне. Бедрами, животом, оседлала мою ногу, дыхание едва слышное…
И снова канаты и цепи, и запах ее вокруг, и губы наверняка сладкие. И муть во взгляде уже совершенно другая. Голодная. Тлеет, мерцает, толкает.
И хочется сжать руки крепче, подмять Воронову под себя, стащить одежду и заласкать, зацеловать, затрахать пока не застонет, не закричит, не выгнется дугой, не упадет обессиленная.
Но…
— Ты в порядке? — грубее, чем хочется. Жестче, чем следовало бы. Хрипло.
И розовый, острый язычок скользнул по раскрытым губам.
Да, мать твою! Она прикончить меня хочет!
Я руки одернул тут же, кипятком полоснуло. Снял ее с себя, присел на корточки напротив. А Воронова смотрела… Смотрела так жадно, так непонятно.
— Пойдем, — подал руку, поднимаясь на ноги. Горело, плавилось, кипело все внутри, грозя перерасти во взрыв. Собственный голос казался чужим.
Слава боялась. Боялась коснуться меня, принять ладонь, опустила глаза, уставившись куда-то в шею. А когда все же тонкие пальцы обхватили мои, вздрогнула. Легко.