Пока занималась делами почему-то думала не о Горе, а о Димке. О том, что не была на его могилке, о том, что надо обязательно после второго съездить в Тюкалинск, хотя бы одним днем, и сходить на кладбище. Принести Димке любимых конфет… Да, конфет…
Я застыла за столом, вилка вывалилась из пальцев, с тихим звоном ударившись об пол, в горле застрял комок. Я с ужасом поняла, что не помню… Не помню, какие конфеты любил Дым. Совсем не помню. Ни цвет обертки, ни то, какими они были, ни даже как выглядели.
Я ковырялась в собственной памяти весь остаток вечера: и пока мыла посуду, и пока убирала со стола, и пока заканчивала разбирать вещи, лежа в кровати и снова глядя на реку, и никак не могла вспомнить хоть что-то… И было очень стыдно и очень грустно.
Этой ночью спала в итоге плохо… непривыкшая к такой тишине, почти прозрачной и искрящейся, ловила себя все время на том, что вслушиваюсь в нее, в попытках услышать знакомые звуки: шум машин, соседей, гудение стояка, бег тока по проводам. Но тут за окном шумела только река, да кроны деревьев, соседей не было, а ток почему-то не гудел. В конце концов, под самое утро усталость от дороги и последних дней взяла свое, и я наконец-то провалилась в сон. И мне приснился Дым, на этот раз действительно приснился. Сидел рядом со мной на кровати, смотрел на меня, улыбался знакомо, и был не в той одежде, в которой его забрал Сухоруков, а в любимой футболке и шортах, на ногах — наверняка бутсы. И я была, словно снова маленькой. И смотрела на него в ответ, не отрываясь, боясь моргать и дышать.
— Дым, — прошептала все еще не веря, вскочила и тут же застыла, не зная, можно ли его обнять, можно ли к нему прикоснуться. Руки было приподнявшиеся, упали на одеяло.
Тени деревьев причудливо сплетались на бледном лице, пряча от меня часть лба и правую щеку, голубые глаза смотрели тепло, искрились мягким светом.
— Привет, Стася, — ответил старый друг ласково и обнял сам. И я снова застыла, несмело подняла руки и коснулась Димку в ответ. Он был здесь, я могла к нему прикоснуться, чувствовала объятья, его чувствовала и в следующий миг прижалась крепко-крепко. Не понимала, что это все не настоящее, не хотела понимать.
— Я очень скучаю по тебе, Дым, — прошептала, отстраняясь, всматриваясь в такие родные черты. В эти глаза всегда теплые, в эту улыбку всегда солнечную.
— Я знаю, Стась, я тоже, — улыбнулся смущенно он и пригладил мои растрепанные волосы. В детстве они всегда были растрепанными, торчали во все стороны, выбиваясь из резинок и заколок. — Здесь очень красиво, и ты стала очень красивой, кнопка.
— А ты… — я не договорила, оборвала себя, лишь ощутив болезненный укол в груди. Но Дым все понял. Он всегда был очень-очень умным. Умнее меня и многих одноклассников, умнее всех мальчишек во дворе.
— Да, — кивнул мальчишка спокойно, — а я нет, — он взял меня за руку, сжал. — Не переживай из-за этого, Стась, и обо мне не переживай, потому что со мной все хорошо, и не вини себя, пожалуйста.
— Но это ведь из-за меня… — всхлипнула я, чувствуя, как начинает щекотать в носу, как слезы подступают к глазам. — И я убежала, а ты…
— Стася, — Дым снова меня обнял, гладил по голове и спине, — я сам так захотел и сам все решил. Мне больно, когда ты так думаешь, мне очень плохо от того, что плохо тебе. Мне плохо, когда ты плачешь и терзаешь себя, когда не можешь уснуть.
— Но… — все-таки шмыгнула я носом, не сумев удержаться.
— Пожалуйста, Стася, пообещай, что хотя бы постараешься, — и он выпустил меня из рук, сел ровнее и протянул мизинчик. — Давай, как раньше?
— Давай, — я шмыгнула снова, обещая сама себе, что это в последний раз, согнула свой мизинец. — Я обещаю, что не буду плакать, обещаю, что не буду себя винить.
— Вот и хорошо, — Дым опустил руку, обнял мои плечи и уложил в кровать. — А теперь засыпай, Стася, тебе надо отдохнуть.
— Как думаешь, — я сжала его ладонь, — я правильно сделала, что сюда приехала?
— Правильно. Ему очень повезло, твоему Игорю, Стася, — снова погладил он меня по голове.
Я покраснела. Покраснела от кончиков ног до самых кончиков ушей, улыбнулась широко, рассматривая в темноте голубые, полные света глаза.
— Я люблю тебя, Дым, — прошептала, жмурясь от того, как было хорошо.
— Я тоже тебя люблю, Стася, — прошептал мой сон или призрак и коснулся губами макушки, а я закрыла глаза. Я не хотела видеть, как он исчезает. Только подумала о том, что забыла спросить, какие же конфеты его любимые.
Проснулась поздно, во втором часу, отдохнувшей, выспавшейся и… спокойной. Я помнила сон так, как будто все это было в реальности, и эти воспоминания заставляли меня улыбаться. Я позавтракала неспеша, пошаталась по дому, решая, чем заняться, а потом оделась и пошла гулять вдоль реки, наслаждаясь видами и тишиной, думая о Горе и обо всем, что случилось.