Местные не связывали пропажу детей, не думали, что на протяжении десяти лет в области и в городе действует педофил-серийник. Дети пропадают, теряются, сбегают из дома, особенно неблагополучные, такое случается. По статистике чаще, чем хочется.
Признался Сухоруков практически сам, показал места, где держал детей, где зарывал тела, почти ничего не скрывал. Ему дали сорок в колонии строго режима, но… с правом на УДО, при условии, что он пройдет через химическую кастрацию.
Почему? Непонятно.
Скорее всего потому, что он сотрудничал со следствием.
Бред. Гребаный бред.
Я смахнул статью, дернул башкой.
Откинулся на спинку дивана.
Много. Как-то много белых пятен, откровенно левых строчек.
Если долбанный заяц принадлежал Нестерову, то каким образом спустя двадцать лет на нем все еще сохранились отпечатки? Почему соседка не спалила Сухорукова раньше? Настолько хорошо прятался? Или они не совсем соседи? Почему никто не заметил, как он следил за Димой? И главный вопрос, какое отношение к этому всему имеет Славка?
Я потянулся к «Зине», отключил планшет от местной сетки, захайдил адрес и полез в поиск.
— Энджи, — обратился я к помощнице, — найди мне информацию на Сухорукова Светозара Алексеевича тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения. Был осужден в две тысячи четырнадцатом году по сто тридцать четвертой статье, по сто двадцать пятой и по сто двадцать шестой. Где он сейчас находится?
— Мне потребуется несколько минут, князь Игорь, — проговорила Энджи.
И, пока она искала информацию, я все-таки отправился делать себе кофе. И думать.
Воронова жила в Тюкалинске? Знала Нестерова?
Но почему тогда такая реакция на долбаного зайца?
— Сухоруков Светозар Алексеевич был освобожден по УДО… — начала Энджи, а я чуть не подавился кофе.
Выпустили все-таки.
— … девятого октября две тысячи двадцать шестого года. С момента освобождения и до момента кончины двадцать третьего августа две тысячи тридцать первого года проживал в Тюкалинске. Похоронен на Тюкалинском кладбище, место номер четыреста двадцать три, за счет государства.
У урода даже есть могила.
Вот, кстати, тоже непонятно, почему не кремировали? И еще кое-что…
— Энджи, проверь, фигурирует ли где-то в статьях, в открытых источниках, связанных с Сухоруковым, девочка, — я примерно прикинул Славкин возраст, отсчитал до нужной даты. — Лет семь-восемь. Обрати особое внимание на период с две тысячи двенадцатого по две тысячи четырнадцатый.
Энджи затихла, и пока она занималась поиском, я быстро набрал сообщение Черту. Мне нужно было, чтобы он сделал еще кое-что. Кое-где порылся.
— Данных не обнаружено, князь Игорь, — ожила снова помощница еще через полчаса, которые я потратил на переписку с Лысым. — Есть упоминания о Екатерине Николаевне Нестеровой, о Валентине Рожковой, о…
— Сгруппируй информацию и выведи на экран, — оборвал я ИИ. Энджи спроецировала картинку на стеклянную столешницу.
Я вчитывался в строчки и хмурился. Нет. Действительно ничего. Никаких девочек. Вообще на удивление мало женских имен: матери убитых мальчишек, следак из ментовки, судья.
— Энджи, расширенный поиск по фамилиям в списке. Поищи дочерей, сейчас возраст должен быть двадцать семь лет.
— Да, князь Игорь.
— Сколько времени займет поиск? — спросил, бросая взгляд на трекер.
— До получаса.
— Сообщи, когда закончишь, — попросил я. — И поищи упоминания детских игрушек в статьях по Сухорукову.
— Да, князь Игорь, — ответила ИИ, а я поднялся на ноги.
Хотелось проветриться и продышаться. Просто пройтись по территории. Возможно, додумаюсь еще до чего-то.
Я засунул «Зину» под одну из диванных подушек, убрал мобильник в карман и вышел из домика. Бот-сопровождающий тут же поднялся в воздух, зависая рядом.
Докручивать то, что планировал, видимо, буду в ночи.
Глава 11
Станислава Воронова
Воронова, ты жжешь.
Ты бы еще к Ястребу на колени забралась в машине, под свитер его одуряюще пахнущий руки запустила или пальцы в волосы.