Гас не мог ее играть.
Но только что сыграл.
И это была самая прекрасная и сильная вещь, которую я слышала в жизни.
Его глаза… его глаза блестят. В них отражается облегчение. И гордость. И любовь. Столько любви, что я не могу сдержать улыбку.
Он улыбается мне в ответ и в этот момент я понимаю, что с ним все будет в порядке. Это был шаг, который ему нужно было сделать. Гас сделал его.
А самое главное – он знает это.
Толпа начинает аплодировать, наполняя помещение шумом и гамом. Гас вытирает лоб и убирает со сцены стул, а потом меняет гитару и вновь занимает место возле микрофона. Он выглядит непринужденнее, чем все то время, что я его знаю. Даже стал выше. Гас переводит взгляд на зал, внимательно осматривая лица. А потом на его лице появляется улыбка, а в глазах загорается огонь. Прикусив нижнюю губу, он поднимает взгляд вверх и говорит:
— Это было для тебя, Опти. Надеюсь, ты наблюдала за мной, маленькая засранка.
Остальная часть группы хлопает и смеется вместе с ним. Гас поворачивается, смотрит на Франко, и я вижу, как у него поднимаются и опускаются плечи.
Аплодисменты немного стихли и мне слышно, как он говорит: «Черт, это было так круто!», а потом разворачивается к толпе и кричит им:
— У нас осталась последняя песня. И мне нужна ваша помощь. Я хочу, чтобы вы все, каждый из вас пел со мной. Начнем?
Финальная песня просто взрывает в зал. Я не знаю слов, но судя по оглушительному пению, это исключение. В течение трех минут я чувствовала себя частью чего-то огромного. И впервые понимаю, что тату Гаса имеет смысл. Потому что все, что я вижу… слышу… чувствую – это и есть жить по полной.
Гас.
«Rook».
Они живут по полной.
Выступление заканчивается, как только часы пробивают полночь.
— Спасибо за то, что пришли. – выкрикивает Гас. – Вы лучшие, черт возьми, зрители для которых я когда-либо играл. А теперь давайте праздновать. С Новым годом!
***
Мы с Пакстоном заказываем по кока-коле пока Гас и парни общаются со своими фанатами. Они дают автографы и фотографируются с ними около часа, а потом мы помогаем им собрать оборудование и погрузить его в машины.
Поездка домой проходит под болтовню Пакстона. Он один разговаривает всю дорогу. Я никогда еще не видела его таким оживленным и энергичным.
Дом погружен в несвойственную ему тишину. Одри сейчас в Чикаго и празднует Новый год с доктором Бэнксом. Пакстон обнимает Гаса, благодарит его в пятый или шестой ряд и уходит спать. На часах два утра. Мне следовало бы чувствовать себя уставшей, но тело и мозг пока не могут успокоиться. Если бы не было так поздно я, вероятно, сходила бы на пробежку, но вместо это предлагаю Гасу поесть.
Ему хочется жареного сыра, поэтому, пока он принимает душ, я делаю четыре сэндвича и наливаю два стакана молока. Он возвращается одетый лишь в шорты; мы садимся на кухне и начинаем есть. У меня слегка гудит в ухе и это, вероятно, раздражало бы, если бы не являлось напоминанием о том, что я только что пережила. В голове сразу же вспыхивают воспоминания о музыке, о том, что видела и чувствовала.
Гас молчит, желая отдохнуть от шумного вечера. Поэтому я даю ему это время, пока мы едим. Но как только сэндвичи заканчиваются, нарушаю тишину.
— Спасибо.
Он смотрит на меня и, дожевывая последний кусок, отвечает:
— За что?
— За Пакстона.
Гас не любитель комплиментов. Он опускает взгляд на тарелку, а на его лице расплывается застенчивая улыбка.
— Да, Пакс отлично повеселился.
— Говорю тебе, это был лучший вечер в его жизни. Поинтересуйся у него утром, и он расскажет тебе. – Даже мысль об этом вызывает у меня радость.
Гас с каким-то страхом пристально смотрит на меня.
— А как насчет тебя? Я ответил на твой вызов?
— И даже больше, – облизнув губы, нервно отвечаю я. Он сидит справа. Я никогда не разрешаю людям сидеть с этой стороны. Так они могут видеть все мои шрамы. Я разворачиваюсь на табурете к нему.
Но не успеваю вымолвить и слова, как он кладет руки на мои колени и возвращает табурет в прежнее положение.
— Зачем ты это сделал?
— Потому что никогда не видел тебя с этой стороны. – Гас аккуратно прикасается к моей щеке, шраму и обводит его пальцем.
Несмотря на то, что я отчаянно борюсь с собой, мои глаза инстинктивно закрываются и на них появляются слезы. Опускаю подбородок и кусаю губы, пытаясь не допустить всплеска эмоций, которые вот-вот проявятся. Когда я перестаю чувствовать его касания, то делаю глубокий вдох и открываю глаза.
Он пристально смотрит на меня и в его взгляде нет осуждения, отвращения или жалости.
— Я показал тебе сегодня другую сторону себя. Теперь твой черед, – тихо и спокойно произносит Гас.
— Наши другие стороны сильно отличаются друг от друга.
Он опускает на секунду глаза, а потом протягивает руки, хватает мои колени и разворачивает меня к себе. Я смотрю на его руки на коленях и на наши ноги, прижимающиеся друг к другу.
— Скаут, — говорит Гас, пытаясь заставить меня поднять голову.
Скаут. В его устах это звучит как обещание. Все мое тело реагирует на это, как физически, так и эмоционально. Он внимательно изучает мое лицо и по привычке я снова отвожу взгляд.
— Посмотри на меня.
Я так и делаю, отчаянно сопротивляясь желанию отвернуться.
— Я прятался и не выступал долгое время. Прятался от этой стороны себя.
Я качаю головой, выражая несогласие с его словами.
— Что? – спрашивает он.
Я продолжаю категорически качать головой.
— Тебе не стоит прятаться. То, что я увидела сегодня… — Знаю, Гас слишком сомневается в себе, поэтому мне нужно сказать, что-нибудь убедительное. – Ты на той сцене… Господи… это было невероятно. Твой голос, музыка… даже просто твое присутствие – это все было восхитительно. Ответил ли ты на мой вызов? Черт… Да ты буквально «порвал» меня.
Гас продолжает смотреть на меня с серьезным видом. Он слегка наклоняется вперед, и я ощущаю, как воздух вокруг нас начинает электризоваться. Гас опускает взгляд на мой рот, а потом опять переводит его на глаза.
— Просто ты по-другому смотришь и видишь эту сторону. То, что ты только что описала… Это не мог быть я.
— Почему?
— Потому что я всегда сомневаюсь в своем таланте и постоянно задаю себе вопрос, есть ли он у меня вообще. Черт, да весь последний год я даже не мог написать новый альбом.
Мне хочется схватить и потрясти его за плечи, но вместо этого я сжимаю руки в кулаки.
— Как ты можешь такое говорить? Ты самый талантливый человек из всех, кого я встречала. И ты только что написал новый альбом.
Гас берет меня за руки и начинает аккуратно разгибать мои пальцы.
— То есть ты хочешь сказать, что я должен послать все свои сомнения на хрен, потому что все это полная ерунда? Что ты видишь меня другим?
Я пристально смотрю ему в глаза и киваю.
— Да. Именно это я и говорю.
Гас сжимает мои ладони и поднимает бровь, чтобы подчеркнуть слова, которые он еще даже не произнес.
— Так и я говорю тебе тоже самое.
Пока я думаю об услышанном, он берет меня за икры и ставит мои стопы на свои колени.
— Ты не видишь в себе женщину, которую вижу я, – произносит Гас, раздвигая мои ноги и опуская их до тех пор, пока его колени не оказываются между моими. Я пытаюсь слушать, но мое внимание разрывается между тем, что говорят его губы и тем, что делают руки. Он вновь опускает ладони на мои колени, но в этот раз медленно скользит ими в сторону бедер. Его руки продолжают свое движение, пока не обхватывают меня сзади. Гас приподнимает меня и пересаживает к себе на колени.
Мое сердце словно сошло с ума. Я и не знала, что прикосновением можно запустить в работу все пять органов чувств одновременно. Так и не поднимая глаз, концентрируюсь на ощущении его рук, двигающихся по моей спине… вверх и вниз… медленно и успокаивающе. Мои веки закрываются, но как только я погружаюсь в темноту, во мне просыпается желание. Такое желание дотронуться до него, какого я не испытывала ни разу в жизни. Кладу руки ему на грудь. На нем нет рубашки, его тело все еще теплое после душа. Мои глаза закрыты, но я чувствую, как он прижимается ко мне и начинает шептать в ухо. Так продолжается наш разговор, захватывающее сочетание слов и прикосновений.