Бензидрина фенол-биглюканат что ли?
– Одним словом, – улетела Далида, – громко хохотал лаборант.
И обе девчонки громко хохотали с ним за компанию.
А Пузачев, когда узнал про это. Как узнал? А сам Сухинин ему и рассказал – похвастался. А Пузачев ему морду набил. Да еще как сильно набил… И еще Пузачев куда-то сходил и лаборанта того с кафедры убрали.
Вот каким парнем был Игорь Пузачев.
И кабы не помер он, вряд ли Вероника себе такое позволила.
Приехали в Склиф.
Коля включил фиолетовую мигалку и их пропустили под шлагбаум туда, куда въезжают только на "скорой".
– У нас в отделении кстати Володя Высоцкий лежал, – прикуривая от поднесенной Сухининым зажигалки, сказала зав отделением, давно это было, в семьдесят шестом или в семьдесят седьмом, два раза он при мне лежал.
– Как Пузачева? – спросил Сухинин.
– Будет жить да поживать ваша Пузачева, – улыбнулась зав отделением, – поживать, да добра наживать.
– Добра ей муж уже нажил, – хмыкнул Сухинин, – сама бы поправилась теперь.
– Поправится, вы можете теперь к ней пройти, – ласково проворковала зав отделением, деловито убирая конверт с наличными евро, – она уже не спит, телевизор смотрит, сериал про Громовых.
– Ну, да…
Она и взаправду лежала и глядела свой сериал.
Сухинин оценил, что и в таких декорациях, Вероника выглядела на все сто. Ну, если и не на все сто, то на девяносто пять с хвостиком.
Руки вытянуты поверх одеяла, иголка с трубочкой в голубой венке, бутылочка на железной палке побулькивает рядом. И остренький бледный носик с двумя глубоко запавшими глазками – устремились прямо и вверх, где на кронштейне над дверью висел большой черный телевизор.
– Спутник мчится по орбите
С перигея в апогей
В нём КРОНШТЕЙН летит прибитый
Первый лунный гонорей, – сходу улыбчиво продекламировал Сухинин.
– Дурак, – не улыбнулась Вероника.
– Куда цветочки полОжить? – наклоняясь и чмокая Веронику в бледную щечку, спросил Сухинин.
– Потише, ты мне капельницу опрокинешь, – шикнула на него Вероника.
Сухинин присел на белую больничную тубареточку и принялся молчать.
– Ты чего молчишь? – спросила Вероника, – ты молчать ко мне сюда пришел?
– Нет, я пришел не молчать, – ответил Сухинин.
– Тогда не молчи, – сказала Вероника и шмыгнула остреньким носиком.
– А что говорить? – спросил Сухинин.
– Ну, спроси меня о чем-нибудь, – сказала Вероника, сглатывая мешавший ей комок, – спроси меня о том, почему я здесь?
– Ну, скажи, почему ты здесь, – согласился послушный Сухинин.
– Я люблю контрасты, – сказала Вероника.
– Что? – не понял Сухинин.
– Контрасты я люблю, вот что, – раздраженно ответила Вероника, – контрасты, типа жизнь и смерть, мужчина сильный и мужчина слабый, холодно и горячо, светло и темно, понял?
– Понял, – кивнул Сухинин, – Пузачев у тебя был сильный, а теперь ты слабого, то есть меня захотела.
– Правильно, потому как денег много, а слабого мужчину можно себе позволить, только когда деньги есть, – слабо усмехнулась Вероника.
– Это мудро, – согласился Сухинин.
– Только ты не смей меня, потом бросить, – сказала Вероника.
– Почему? – Сухинин удивленно приподнял брови.
– Потому что это невыносимо, если тебя бросает слабый мужчина, – ответила Вероника, наконец, отведя глаза от экрана и поглядев на Сухинина, – бросать женщину это прерогатива сильных.
– Я тебя не брошу, – сказал Сухинин, положа руку поверх одеяла в том месте, где оно накрывало живот Вероники, – я тебя не брошу, promess.
– Позови сестричку, капельница кончилась, – сказала Вероника и закрыв глаза, вытянула губки бантиком для поцелуя.
– Не бросай меня, Сухинин!
На свадьбе Сухинин напился вдребезги.
Напился в хлам.
Как и положено мужчине слабому, подверженному влияниям и пагубным страстям.
Вероника была в венецианском золотом платье от Юдашкина, сшитом из фольги цветного золота. Платье облегало невесту, подчеркивая ее соблазнительную гибкость и намекая на потаённую глубинную порочность момента.
Американский журнал предлагал Веронике миллион за фотосессию в этом платье, но Вероника капризно отказалась.
– Gerlish underwear was of pure gold, – в отместку за отказ в фотосессии, написал Американский журнал, – even contraceptive condoms were of pure gold too*.
В Мэрии жених уже был сильно не трезв, и когда мэр Москвы поздравлял их, Сухинин вдруг едва не рассмеялся, настолько забавными показались ему слова, – совет, да любовь…
Совет, это в смысле Совет акционеров-учредителей, что ли?
Восемнадцать процентов семейного капитала, это вам не хухры-мухры.
Сухинин не слыхал, как в это время за спиною у молодых, Бакланов говорил Митрохину, – потом, когда Сухинин помрет, Вероника унаследует уже восемнадцать процентом, ты на ней через пол-года женишься, и все будет супер-пупер.
– Наверное, – согласился Митрохин.
В машине, когда из Мэрии с Тверской ехали на Кропоткинскую в Храм Христа Спасителя чтобы венчаться, и когда жених потянулся к бару за графином с виски, Вероника сказала Сухинину: "хватит тебе пока, а то упадешь подле аналоя под ноги Владыке, неудобно получится, мне за тебя стыдно будет"…
А банкет, который только для своих, отгрохали в Праге на Арбате.
– Живую музыку хорошую привезли? – поинтересовался Сухинин у Митрохина.
– Ансамбль Ти-Рекс из Лондона привезли, – ответил Митрохин, – как Вероника просила.
– Щас пойду, спрошу, могут ли они для медленного танца чего сбацать, – сказал Сухинин, и достав из кармана бумажник, нашел там пятьсот евро.
– Can You play that old song by Mark Bolan, Life's a Gas?* – спросил Сухинин наклонившегося к нему со сцены солиста группы.
– Yes, shure, sir**, – ответил солист.
– Братан, ты тогда объяви, что этот танец для жениха и его любовницы, – сказал Сухинин, просовывая пятьсот евро в щель гитары Гибсон-Лес-Пол.
И группа тихо заиграла…
А Сухинин тихо пошел к столику, за которым сидели Вова Кобелев со своей женой, похожей на певицу Распутину.
– Олесю привез? – спросил Сухинин.
– Вон она там сидит, – махнул Вова Кобелев.
Сухинин отыскал глазами Олесю и пошел к ней.
А группа играла и пела:
I could have love you girl like a planet I could have chained your heart to a star But it really doesn't matter at all No, it really doesn't matter at all Life's I could have built a house in the ocean I could have placed our love in the sky But it really doesn't matter at all No, it really doesn't matter at all Life's I could have turned you into a priestess I could have burned your faith in the sand But it really doesn't matter at all No, it really doesn't matter at all Life's a gas (i hope it's gonna last)*** *Нижнее белье было из чистого золота, и даже контрацептивы были золотыми (англ.) **Вы можете сыграть песню Марка Болана "Жизнь это Газ"?
Да, конечно, сэр (англ.) *** Я бы мог полюбить тебя, как планету Я бы мог приковать твоё сердце к звездам Но это ничего не значит Потому что жизнь – это газ Потому что жизнь – это пускание пыли в глаза Я мог бы построить дом в водах океана Я мог бы отправить нашу любовь на небеса Но это ничего не значит Потому что жизнь – это газ Потому что жизнь – это пускание пыли в глаза Я мог бы превратить тебя в жрицу любви Я мог бы сжечь твою Судьбу в песке Но это ничего не значит Потому что жизнь – это газ Потому что жизнь – это пускание пыли в глаза (текст песни Марка Болана "Жизнь это Газ" перевод с английского) – Я буду к тебе часто приезжать на наши любовные свидания в наше любовное трехэтажное гнездышко на берегу реки Туры, – сказал Сухинин, нежно в танце прижимая Олесю к себе.
– Конечно, – согласилась Олеся, – ведь это не важно, в браке любящие друг друга люди, или нет, ведь брак это обязанность, это служба, а любовь, это состояние души, а не юридическое состояние.
– Ты умная, у меня эрекция на тебя, – признался Сухинин.
– А жизнь это газ, – сказала Олеся.