– А жизнь, это гас, – согласился Сухинин.
Вместо маленького эпилога:
Вернувшись с Лазурного Берега, где они с Вероникой провели свой "медовый месяц", Сухинин обнаружил свой кабинет буквально ломящимся от подарков. Наорал за это на секретаршу, довел ее до слез.
– Ну, ты погорячился, – добродушно похлопывая Сухинина по спине, заметил оказавшийся тут Митрохин, – чего ты Мариночку зря обидел? Она что, виновата, что ли, что т ходоки и клиенты все две недели, что ты во Франции нежился, тебе тут кули, свертки и пакеты несли? Люди ведь из уважения, как узнали, что ты женился, на подарки тратились, а Мариночка она что? Должна была их из приемной выпроваживать?
Сухинин уже и сам раскаивался, что не сдержался. Просто его всегда раздражала эта неискренная чисто подхалимская манера ходоков и клиентов, чьи договора и заработки зависили от его решения, дарить всякую ерунду по всякому мыслимому и немыслимому поводу – и на двадцать третье февраля, хотя Сухинин и не служил никогда, и на Новый год, и на День Рождения…
– Чего ты такой раздражительный? – участливо поинтересовался Митрохин, – обычно люди, когда у них половая жизнь налаживается, спокойными становятся, а ты…
Сухинина и правда уже начало одолевать чувство раскаяния. Он вообще, еще там, на Лазурном Берегу дал себе обощание, что начнет теперь новую жизнь. И как бы в ознаменование этой вот "новой жизни", он нажал теперь кнопку вызова секретарши, решив, что не просто извинится, но подчеркнуто извинится при Митрохине, что придаст этому событию особенное значение, знаменующее наступление эпохи великих перемен. Великих перемен, произошедших в нем – в Сухинине Владимире Павловиче.
– Марина, ты извини меня, пожалуйста, я не был прав, прости, что накричал, я сожалею, ей бога!
Секретарша, ошалев от неожиданных извинений, испытала теперь куда как больший стресс, чем когда давеча Сухинин орал на нее, за тот, как он изволил выразиться,
"срач", что она устроила в его кабинете и в приемной, завалив все подарками от ненужных ходоков.
– Ну, да что вы, Владимир Павлович, – схватившись обеими ладошками за вмиг ставшие пунцовыми щеки, запричитала Марина, – я и не обиделась совсем, и вы вообще правы, не нужно было эти подарки сюда сваливать.
– Ладно, ладно, Маринка, – улыбчиво зарокотал Митрохин, – пользуйся тем, что шеф в добродушном настроении, выпроси теперь у него конфетку или прибавку к зарплате.
– Ой, – вспомнив о чем -то главном и впопыхах забытом, Марина хлопнула себя по лбу, – тут наша сотрудница Воробьева замуж тоже выходит, она просила передать вам приглашение на свадьбу.
Марина стояла и улыбалась выжидая.
– Что-то не припомню Воробьеву, – почесывая подбородок, сказал Сухинин, – что за Воробьева? За кого замуж?
– Ой, да разве вы не слышали? – изумилась секретарша, совершенно воспрянувшая от сухининских извинений, – это же целая эпопея тут была, пока вы во Франции отдыхали.
– А что такое? – спросил Сухинин.
– Тут же Битцевского маньяка поймали, наконец, – блестя глазками, восторженно выдохнула Марина.
– Ну, и какая тут с этой Воробьевой связь? – поинтересовался Сухинин.
– А такая связь, что эта наша сотрудница Воробьева, она как раз едва последней жертвой этого маньяка не стала, – округлив глаза, сказала Марина, – а замуж она выходит за того мужчину, которого по ошибке сначала вместо этого битцевского маньяка посадили, вот!
– Ну и ну! – покачал головой Сухинин, – бывает же такое.
– Помню я эту Воробьеву, – вставил Митрохин, – она у нас газоналивными заправочными станциями занимается.
– Нет, она в бухгалтерии, – поправила секретарша.
– Это не важно, – кивнул Митрохин, – надо ей подарок от управления сообразить, такой случай, я сам по "Эху Москвы" про маньяка слышал.
– Она Владимира Павловича просила лично на свадьбу придти, – уже начав смущаться своей смелости, промямлила Марина.
– Ну, отчего бы тебе и не заехать? – обращаясь к Сухинину, сказал Митрохин – не всякая наша сотрудница в такие истории попадает, надо такой случай поощрить, на общую удачу.
– И то верно, – делая Марине знак, чтобы оставила их одних, – сказал Сухинин, – заеду обязательно.
Когда Вадя узнал, что мне… что нам на свадьбу Владимир Павлович отвалил такую сумму, он сперва обиделся и даже запротестовал. Принял позу оскорбленного чужой щедростью, вгорячах заявил мне, что я должна деньги вернуть. Ах, какого мне труда стоило убедить Вадю в том, что Газпром дает деньги не просто так, что эту премию нам надо использовать по так называемому "целевому назначению"… То есть, если уж сам Владимир Павлович Сухинин, сам начальник первого главного управления приедет на свадьбу, то ее нельзя устраивать в простом кафе-стекляшке на улице Молдогуловой у черта на куличках. Потому что если замуж выходит работница такой компании, пусть и самая рядовая, и но свадебка должна быть рангом повыше, чем у простых ребят с какой-нибудь московской автобазы или с рынка в Коньково. Тем более, что сам Владимир Павлович обещал приехать. Спасибо Маринке Журавлевой – секретарше Владимира Павловича, это она нашла момент, как и когда к шефу подкатиться. Во-первых, Владимир Павлович сам только-только женился, о чем все газеты, да телевидение целую неделю говорили, а во-вторых Маринка умело про битцевского маньяка приплела. Все Владимиру Павловичу лишний пи-ар будет! Так что, уговорила я своего Вадю, что деньги надо принять, да часть из них израсходовать на банкет, сняв для этого ресторан поприличнее. В конце-концов все вышло таким образом, что Владимир Павлович вообще поручил организацию торжества своим помощникам, и те вмиг наняли теплоходик, из тех, что плавают по Москва-реке, такой на котором и ресторан, и каюты, и дискотека… Вобщем, свадебка наша с Вадей получилась. А как свадьба получится, так и жизнь потом завертится.
На свадьбу к Воробьевой Сухинин решил поехать еще и потому, что Олеся теперь как раз была здесь, в Москве, и свадьба этой жертвы битцевского маньяка была, как раз очень удобным случаем, чтобы им увидеться.
И идея с теплоходом очень хорошая получилась. Веронике можно потом легко объяснить, почему он на этой свадьбе так задержался. Теплоход-то плывет… Так сразу и не спрыгнешь… Да и куда спрыгивать, если рядом любимая! Любимая Олеся.
– А пароход плывет
А дым все кольцами
А будем рыб кормить
Комсомольцами…
– Ну и напился же ты, дурачок ты мой, – ласково говорила Олеся, уводя Сухинина в приготовленную для них каюту.
– А мы еще и не так в молодости пели, – пьяно куражась, кричал Сухинин, – мы с Пузачевым и с Митрохой еще пели, типа, а пароход плывет, а прямо к пристани, а будем рыб кормить, а коммунистами…
– Совсем ты у меня расшалился, – целуя и прижимаясь, говорила Олеся.
– Я оркестру денег дал, – крикнул Сухинин.
– Да успокойся ты, – причитала Олеся, – ты им столько надавал, сколько они в жизни не заработали.
– Я им на что дал, – икнув, сказал Сухинин, – чтобы они нам с тобой пока мы в каюте будем, типа серенады играли нашу, про газ, поняла?
– Ну, зачем ты так? – гладя Сухинина по щеке, ласково увещевала Олеся, – свадьба то ведь не наша, зачем нам серенаду?
– Потому что жизнь, это газ, потому и надо, – отрезал Сухинин, – поняла меня?
Сухинин оттолкнул Олесю и тупо округлив глаза, уставился на нее.
– Поняла?!
– Поняла, поняла, – послушно закивала Олеся, – вся жизнь это газ.
– То-то, бля, – вымолвил Сухинин, и икнув, повис на Олесе, позволив ей тащить себя в опочивальню.
Новый роман:
КОГДА Я УМЕР
Comin' soon