— Не, я ничего… Я смирный! — замахал руками Витька.
Крымов наклонился над ним и негромко спросил:
— Говорить будем?
Маратов скривился, будто его заставили съесть ложку димедрола. Говорить? Еще спрашивает! Уж лучше говорить, чем быть пристреленным, как куропатка.
— Ну что, дух, поведай, как вы с Гошей погуляли.
Что такое «дух» Маратов не знал, а от предложения поведать о его и Гошиных подвигах прошиб холодный пот. Значит, вся эта история как-то связана с тем самым чучмеком, которого они пришили… Скорее всего, именно так и есть. И понадобились им эти чертовы «Жигули»!
— В каком смысле «погуляли»? — округлил Витька глаза, пытаясь довольно ненатурально разыграть удивление.
Крымов приподнял пистолетом его подбородок. Из ствола ощущался запах пороха.
— Ты сам знаешь «в каком».
— Хорошо, я понял, — нервно взмахнул рукой Маратов. — Сейчас расскажу. Дайте только с мыслями собраться… Сейчас.
— Ну!
— Ну, взяли мы шесть машин. Я же слесарь. Починить, замок вскрыть, отрихтовать — без проблем. А куда машины делись — понятия не имею.
— Что ты мне плетешь? Про синюю «семерку» давай.
— Н-не знаю.
— Я тебя сейчас удавлю, подонок!
Маратов тряхнул головой, обхватил дрожащими пальцами виски.
— Кончай ломаться, я жду, — Крымов ткнул его стволом пистолета в шею. По практике он знал, что такой момент — один из самых подходящих, чтобы разговорить человека. Нужно только сильнее припугнуть, не дать овладеть собой.
Маратов с размаху ударил себя кулаком по колену.
— Я не убивал! Только попугать хотел. Это Гоша его на тот свет спровадил. Он, дурак клятый!
— А Людоед и Костыль что от тебя хотят?
— Кто?
— Один такой громила, на обезьяну похож. Другой — смазливый пижон в желтой кожаной куртке.
— Не знаю. Приклеились к нам с Ванькой. Я думал, вы из одного «колхоза».
— Ну, конечно, размечтался… Я из угрозыска. Подполковник Крымов.
— Ох, етить твою… — сморщился Маратов. — Еще лучше…
Есть люди, созданные для бродяжничества, не способные и дня высидеть на одном месте. Ваня к таковым не относился.
Эта ночь показалась ему самой длинной в его жизни.
Он брел через лес, не разбирая пути, ломился через кусты, как лось. Продрог, испачкался в глине, до крови веткой расцарапал шею. Наконец выбрался на шоссе и остаток ночи провел на скамейке у автобусной остановки.
Первый автобус — красный междугородный «Икарус», зашипев как-то устало, плавно остановился, когда часы показывали полшестого. Направлялся он в Колпинск — городишко областного подчинения. Из автобуса вышло несколько шумливых деревенских женщин в телогрейках, с корзинками и мешками. Ваня поднялся в салон и уселся на свободное, похожее на самолетное, кресло.
Куда ехать — ему было все равно. Лишь бы подальше отсюда, где все — воздух, деревья, земля — наполнено угрозой.
Убаюканный мягким покачиванием автобуса, Ваня задремал. Проснулся он от того, что его тормошила улыбающаяся старушка.
— Э, молодежь, все на свете проспишь. Уже Колпинск.
Позавтракал он в шашлычной за автовокзалом. Стандартная забегаловка с немытыми пыльными окнами, с надписью над мокрым столом для подносов: «У нас закон такой: поел — убери за собой». С привычной публикой: деревенскими гостями города в телогрейках и резиновых сапогах, небритыми кавказцами, расползшимися по всем рынкам России, похожими на подростков вьетнамцами.
Ваня без интереса посмотрел на меню, потом на раздачу — обещанными шашлыками и не пахло. Поставив на поднос тарелки с едой, он устроился за столиком рядом с лиловоликим, все время икающим мужичком. Пересчитал деньги. Сто пятьдесят рублей — не разгуляешься. Аппетита не было. Ваня поковырял вилкой котлету, не доев ее, отодвинул от себя тарелку и поднялся.
Тихий, провинциальный Колпинск можно обойти за час. В центре по окна вросли в землю двухэтажные домишки, над ними, как утес, возвышалась новая бетонная гостиница «Колпинск» с вывеской, исполненной на русском и английском языках. Пятиэтажные окраины были унылы и однообразны. Сохранились две церквушки, одна из них действующая — она радовала глаз золотом куполов и праздничной голубизной стен. Для какого-нибудь увешанного фотоаппаратами, сверкающего солнцезащитными очками иностранца они и могли представлять интерес, но Ваню церкви, равно как и другие памятники архитектуры, не волновали. Хотя, бывало, в храм он заглядывал с Грибом, Санькой и другими ребятами. Ну, чтоб посмеяться над верующими, подразнить попа, затеять какой-нибудь глупый разговор со старушками. Гриб был большой любитель «теологических» споров. Кричал вызывающе: «А Бога-то вашего нет! И не было никогда!»