Чем больше гассендоведы исследовали и продумывали поставленный Берром вопрос, тем увереннее приходили они к выводу: нет, это не стерильный скептицизм, не агностицизм. У Гассенди «нет скептицизма, парализующего надежду и охлаждающего отвагу» (31, стр. 20). Для него существует общее правило: есть нечто истинное, которое мы в состоянии открыть и познать, а в своей рукописи 1636 года он прямо выступает против тех, «которые заявляют, что ничего познать нельзя, что нет ничего истинного» (61, стр. 79). Б. Рошо с полным основанием утверждает, что Гассенди пошел по пути «разумной философии, столь же далекой от догматизма, как и от скептицизма» (62, стр. 42). Он вступил на антиметафизический путь гносеологического историзма. Это критический антидогматизм, способствующий разысканию истины, правомерности спорного, познаванию непознанного. Ему не свойствен гносеологический негативизм, и не без основания ученик Гассенди Ла Мот Ле Вайе называл один из своих трактатов «Рассуждение, доказывающее, что сомнения скептической философии весьма полезны для науки».
О. Р. Блош после долгих колебаний и сомнений, сопутствующих его кропотливому исследованию скептицизма Гассенди, пришел к заключению, что антидогматизм Гассенди нельзя все же квалифицировать как скептический или агностический, что понятия эти, говоря о философии Гассенди, следует брать в кавычки.
«Скептицизм» этот нераздельно связан с настоятельными требованиями новой науки (28, стр. 470).
Сам Гассенди дал ответ на этот вопрос в своем «Своде философии», ответ, который Берр приводит как эпиграф к своей диссертации: «Как видите, я придерживаюсь среднего пути между скептиками… и догматиками» (4, т. 1, стр. 79). Гассенди не разделяет ни мнения тех, «которые относительно истины утверждают, что нет ничего достоверного, и во всем сомневаются», ни мнения тех, «которые полагают, что все познаваемо и, обо всем без различия выносят утвердительные суждения». Остерегаясь «панегириков и гипербол», добросовестный философ будет защищать «некоторые незыблемые положения, в отношении которых не должно существовать никаких сомнений…» (5, т. 1, стр. 113).
Но можно ли назвать «средним» (media via) путь, который не сочетает, а преодолевает как догматизм, так и скептицизм, превосходя и тот и другой? Парадоксальность и историческая значимость «скептицизма» Гассенди — в превращении его в собственную противоположность, в методологическую основу чуждого догматизму безграничного рационального познания. «Настанет день, — писал он Шикхардту (1632), — когда то, что ныне остается скрытым, после долгих трудов предстанет озаренным дневным светом…» Гносеологический оптимизм, противостоящий агностическому пессимизму, вдохновлял Гассенди уже в первом, наиболее «скептическом» его произведении: «Ибо, хотя достичь полной истины невозможно, мы все же, может быть, добьемся чего-нибудь более близкого к ней и более ей подобного. Надо дерзать и мужественно идти вперед… Вот почему я призываю, как уже призывал и буду призывать снова и снова… будем стараться, будем работать, внесем свою лепту и мы!.. Надо дерзать и мужественно идти вперед…» (5, т. 2, стр. 60).
Гассенди не примкнул бы к формуле Дюбуа Реймона: «Ignoramus et ignorabimus» (не знаем и никогда не узнаем). Да, не знаем, но должны и можем сделать все для того, чтобы как можно больше узнать, — такова первая заповедь его философии. Все, что было в его силах, он сделал, чтобы претворить эту заповедь в жизнь.
IV. Реабилитация Эпикура
Мужественное, решительное, воинственное выступление против господствующей философии было первым историческим подвигом Гассенди. Он безоговорочно обвинил схоластику в том, что она не что иное, как умопомрачение, увековечивающее невежество, обскурантизм, мракобесие, и всячески препятствует развитию научного познания, пониманию вещей такими, каковы они есть в реальной действительности. При этом, ополчаясь против мумифицированного теологами перипатетизма, Гассенди вовсе не считал, что в древней, античной философии нечему учиться, что в ней бесполезно искать ростки истинной, плодотворной мысли. В одном из своих писем к де Валуа (6, т. 6, стр. 203) он разъясняет, что есть немало истин, утвердившихся годами и сохранившихся веками и тысячелетиями. Ничто не ново под луной, хотя ничто и не вечно, а постоянно обновляется. И если один древнегреческий философ, канонизированный схоластами, является тормозом теоретического прогресса, из этого вовсе не следует, что в многообразной и богатой своими исканиями античной философии нет таких мыслителей, учения которых могли бы направить современных искателей истины на правильный путь.