Большинство представителей «Rodriguez AnSo inc.», участвовавших в консультациях, отправились в «Каса бланку де Лос-Панчос» отдыхать после трудового дня. Со мной и Таней остался только Перальта. Аурора и несколько охранников сопроводили нас наверх, туда, где когда-то Эухения кормила нас с Ленкой «русским обедом», а мы ее после этого брали в заложники…
Сейчас здесь собрался достаточно избранный круг лиц. За столом, который я несколько дней назад безжалостно опрокинул на гостеприимных хозяев, присутствовали: Чудо-юдо, удовлетворенно поглаживавший бородищу; Хавронья, сиявшая как медный пятачок, но разом помрачневшая при виде Танечки; Лусия Рохас, с обожанием глядевшая на Хавронью; Сесар Мендес, с обожанием глядевший на Лусию; наконец, дама средних лет, в лице которой нетрудно было разглядеть много общих черт с генотипом моей спутницы. Догадаться, что эту гражданку зовут Бетти Мэллори, мог бы любой идиот, не исключая и меня.
— Ну вот и все в сборе! — произнес Чудо-юдо счастливым тоном главы дружного и многочисленного семейства.
— Вик, девочка моя! — Миссис Мэллори сорвалась с места и, едва не сшибив вовремя увернувшегося Перальту, заключила в объятия Таню.
Пока мамочка целовала то, что произвела некогда на свет, а Эухения утирала слезы радости при виде бесплатной мелодрамы, я скромненько приземлился на стул рядом с законной супругой. Хрюшка показала мне кулак и грозно сообщила:
— Вот этого я тебе не прощу, Димочка! Ни за что и никогда!
— Что ты мне не простишь? — удивился я. — То, что я живой из-под земли вылез?
— То, что ты мне не сказал насчет этой сучки.
— А что я должен был говорить? У меня с ней в этот раз ничего не было…
— Не ври. Я не поверю, что ты проспал всю ночь в другой комнате. Ты спал с ней, можешь не отпираться, все равно не поверю. Между нами все кончено. Ты холостой, можешь радоваться.
— Ур-ра! — прошипел я ей в ухо.
Чудо-юдо внимательно посмотрел на нас и покачал головой. Ленка на мое кривляние отреагировала без улыбки.
— Я не шучу, понял? Сейчас все на нас таращатся, и я не хочу скандала, но перед отъездом выскажу все.
После этого разъяренное животное от меня отвернулось и жестоко засопело.
Скандал действительно затевать не следовало. Хавронья во гневе могла отвесить плюху, а тут как-никак сеньор Даниэль Перальта, другие зарубежные товарищи и друзья. Но самое главное — Чудо-юдо. Если мы подпортим ему игру своими разборками, — а в таком деле иногда любая мелочевка в папку подшивается! — он на нас сильно обидится. Ставки у него совсем крутые, и хотя ему есть что терять, кроме запасных цепей, приобретать-то он собрался весь мир! И не для какого-нибудь там вшивого мирового пролетариата, а для самого себя лично. Персональный, так сказать, шарик со всеми удобствами и недостатками. И ради этого уютного шарика, пусть даже обвитого по-прежнему цепями мирового капитала, он может пойти на все… Не надо будить спящего льва, даже если ты его львенок.
— Ну-ну, — обратился отец к Бетти и Тане-Кармеле-Вик. — Милые дамы, у вас будет еще масса времени для того, чтобы поговорить о том, как вы провели эти полгода в разлуке. Сперва надо решить некоторые вопросы насущного характера.
Мать и дочь разомкнули объятия. Казалось, обе ликовали при встрече вполне искренне. Но все-таки каким-то подсознанием я уловил, что искренность Бетти была куда больше, чем у пани Кармелы. Может быть, потому что у Бетти глаза были мокры, а у Танечки только чуть-чуть поблескивали, а может быть, потому, что Таня, обнаружив на щеке мамину помаду, тут же поспешила ее стереть…
Когда все уселись, Чудо-юдо начал свой speech.
— Леди и джентльмены! — начал он. — Здесь, в этой комнате, собрались трое русских, трое хайдийцев, две американки и колумбиец. Из четырех мужчин и пяти женщин русским владеют только четверо, испанским — семеро, английский понятен всем, поэтому я и выбрал его для своего сообщения. А оно чрезвычайно важное. Все мы, здесь присутствующие, иногда вместе, иногда порознь, иногда выступая друг против друга, делали одно общее дело. Мой старый друг, с которым мы познакомились, если я не ошибаюсь, еще на фестивале молодежи и студентов в Вене, сеньор Даниэль Перальта долгие годы почти бескорыстно помогал мне во многих делах, обеспечивал необходимой информацией и оказывал
по-дружески финансовую помощь там, где это было необходимо… «Ну да, — прикинул я в уме, — где-то там, на фестивале, в промежутке между криками: „Дружба — Амистад!“ лейтенант КГБ Сергей Баринов на чем-то зацепил сыночка финансового туза и довел его до вербовки. И после этого молодой карасик так и жирел на крючке, пока не вымахал в акулу бизнеса. Наверняка иногда ему подбрасывали какую-нибудь клевую сделочку, посредничество при закупке чего-нибудь такого, что какой-нибудь КОКОМ в СССР не пущал, небось и денежки для советских агентов через свои банки прокатывал, и оружие для бойцов типа Че Гевары добывал…»
— Сеньора Эухения, — продолжал Чудо-юдо, — милая, хотя и очень опасная женщина, которая стремится быть любезной со всеми, кто обращается к ней за советом, подарила миру путь к счастью и процветанию, отыскав в пекле грязной вьетнамской войны неприметную травку «зомби»… Лусия Рохас, достойная продолжательница дела своего отца, великого ученого, имя которого весь мир когда-нибудь будет чтить наравне с Эйнштейном, милая молодая женщина, сумевшая восстановить схему генератора вихревых электромагнитных токов… Сесар Мендес, сын не менее выдающегося хайдийского ученого, даровавшего нам технологию производства «Зомби-7» и прозорливо сохранившего ее в архивированной памяти нашего юного друга. Моя милая невестушка Леночка, сумевшая буквально сегодня расшифровать эту память… Вот этот великовозрастный балбес, который по приятному недоразумению является моим сыном… Наконец, мать и дочь Мэллори — хранители тайны фонда О'Брайена. Все мы, несмотря на серьезные эксцессы и столкновения, все же пришли к определенному единению и вышли, так сказать, на финишную прямую. Каждый внес свой вклад и имеет право на дивиденды. Бесспорно, что распределение наших прибылей было бы весьма сложной задачей, если бы речь шла о дележе денежных доходов. Но те «прибыли», которые мы уже обрели и приобретем в ближайшие несколько дней, не определяются только лишь в денежном выражении. Мы приобретаем власть. Огромную, практически никем не контролируемую, я бы даже сказал, чудовищную. «Зомби-7» — препарат, способный в корне изменить отношения между людьми без применения насилия. Семь доз «Зомби-7» — и человек неуправляемый, закоренело преступный, даже невменяемый обретает абсолютную дисциплинированность, честность, верность долгу, феноменальные интеллектуальные и физические возможности. Из любого — подчеркиваю это, леди и джентльмены! — идиота мы можем сделать полезного обществу человека. И что очень важно — безопасного. Правда, при необходимости такому человеку можно будет придать и агрессивность, причем агрессивность мощную, во много раз превосходящую уровень агрессивности хорошо подготовленного профессионального солдата. Однако проявляться эта агрессивность будет лишь по команде, поэтому никаких «поствьетнамских» или «постафганских» синдромов такой солдат испытывать не будет. Но самое главное — каждый человек, получивший семь доз «Зомби-7», будет испытывать счастье и удовлетворение от любых действий, выполняемых им по команде. Он не станет требовать улучшения условий труда, он не спросит: «Зачем? Почему?» — он будет идеальным исполнителем. Вот что такое «Зомби-7», леди и джентльмены. Думаю, что каждый из нас даже не осознал, какие огромные перспективы открываются перед Человечеством…
Тут Чудо-юдо закатил глаза, очевидно представляя себе эти радужные перспективы. А мне, когда я дослушал до этой паузы, вдруг до неприличия захотелось заорать: «Sieg Heil!», хотя к идеям Адольфа Алоизовича я всегда относился с известным скептицизмом. Подсознательно! Это было похоже на действие хорошо знакомой РНС, но только похоже. Если бы РНС дала команду, я бы выполнил ее тут же. Там был мгновенный, остронаправленный импульс-приказ, который тут же приводил в действие мышцы, заставлял двигаться, оборачиваться, стрелять, наносить удары или говорить те или иные фразы. Здесь было нечто иное, я чувствовал, что эта мысль посетила не только меня, но и всех остальных. И шла эта волна от Чудо-юда. Он излучал эту волну как бы по нарастающей, потому что желание заорать «Хайль!» держалось в течение двух-трех минут, причем если в первые несколько секунд желание ощущалось как нелепая причуда, то затем — как вполне допустимая вещь, а где-то на пике — как жизненная необходимость. Вероятно, если бы Чудо-юдо продержал эту волну на пару секунд дольше, все присутствующие вскочили бы с мест, выбросили руки в фашистском приветствии и заорали бы этот «Зиг хайль!», как бравые фрицы на партайтаге в Мюнхене. Но, видимо, Чудо-юдо вовсе не собирался заставлять нас орать. Он лишь дал понять, что может заставить. Без всякого «Зомби-7», каким-то иным способом. И у всех — буквально у всех! — сидевших за одним столом с моим отцом понимание этого в той или иной степени отразилось на лице. У Сесара Мендеса появилась какая-то болезненная гримаса, будто он язык прикусил; у Лусии, Ленки и Эухении — некая озабоченность: «Как же он, сукин сын, такое делает?»; у Перальты — явный испуг, у Бетти и Тани — явный протест.