Как всегда, хохмизм немного сбросил напряжения в башке, но заснуть я все равно не сумел.
С галереи послышался какой-то шум. Похоже, что несколько человек, вполголоса ругаясь, тащили что-то тяжелое. Я, на всякий случай не надевая ботинок, подобрался к двери и осторожно, чтобы не скрипеть, выглянул.
Ничего страшного не происходило. Лусия, Эухения и администраторша Аурора волокли по галерее сильно ужратого и несамоходного Сесара Мендеса. Я не мог смотреть на то, как надрываются целых три дамы, которые вот-вот могли уронить ношу на пол и что-нибудь повредить в очень ценной башке, содержащей секреты производства «Зомби-7». Поэтому я срочно обулся и догнал процессию, которая приостановила движение, аккуратно уложив бормочущего Сесара на каменный пол галереи.
— О, Мадонна! — пропыхтела сеньора Дорадо. — Что с ним случилось? Я знаю его с детства, он мне почти как сын! Ничего подобного с ним еще не случалось.
— Давайте я помогу вам.
— Ради Бога, сеньор Баринов, нам так стыдно и неудобно… — сказала Эухения. — Но если не трудно — помогите…
Взять мальчика на ручки мне показалось не очень удобным, потому что в нем было килограммов семьдесят пять живого веса. Взваливать на спину опасно. Судя по тому, что рубашка на тезке Цезаря была еще вполне приличная, наизнанку он еще не выворачивался и мог вывернуться в ходе переноски, причем при особо удачном стечении обстоятельств прямо мне за шиворот. Поэтому я решил, что безопаснее взять бойца под мышки и тащить волоком. Но конечно, дамы не могли остаться к этому безучастными. Лусия ухватила болезного за левую ногу, Аурора — за правую, а Эухения заскочила сбоку и подцепила дитятю где-то под поясницей. Таким образом мы благополучно донесли Сесара до одной из дверей, протащили через пару комнат в небольшую спальню и аккуратно плюхнули на кровать. Затем с него сняли обувь, штаны и рубаху, оставив в одних плавках просыхать до утра.
Я воспользовался ситуацией, чтобы поинтересоваться, где мне можно бросить кости на покой. Конечно, спросил я это более культурно, вежливо осведомившись насчет того, нельзя ли мне приткнуться на диване в гостиной.
— Что вы! — всплеснула руками Эухения. — Вам же отведена целая спальня. Правда, я думаю, что пока вам не стоит туда идти. Ваша новая супруга — это было сказано с многозначительной ухмылочкой — беседует с вашей новой тещей.
Эухения была заметно веселенькая. Супергадалка, похоже, приняла, в пересчете на наши деньги, граммов триста. Это привело ее в очень бойкое состояние, и без малого полтинник возраста явно не мешал ей немного пококетничать с сеньором Бариновым, почти годившимся в сыновья.
— Интересно, о чем это они там беседуют? — Я задал этот вопрос вслух, хотя вообще-то меня это не слишком интересовало.
— О, — загадочно улыбнулась Эухения, — у них есть свои маленькие женские тайны! Но! Если вы желаете, то мы можем в них немножко проникнуть…
— С помощью чародейства? — улыбнулся я.
— Отчасти… — Эта баловница среднего возраста состроила глазки. — Пойдемте, если не боитесь.
Лусия по ходу дела скромно испарилась, а Эухения, подцепив меня под локоть, отправилась на противоположную сторону галереи. Сзади цокала каблучками Аурора.
Дверь, перед которой остановилась супергадалка, в отличие от других дверей, выходивших на галерею, была без стекол и имела кожаную обивку с внешней стороны. Из кармана своего партийного жакета Эухения добыла сейфовый ключ и сунула в замочную скважину. Затем она провернула ключ на два оборота, нажала какую-то кнопку, и дверь с легким лязгом отворилась.
Мы очутились в маленьком холле, где стояло несколько кресел и диванчиков. Кроме входной, тут было еще две двери, изящно задрапированные темными гардинами: одна прямо напротив входной, а другая — в стене справа.
— Я пошла готовить вам постель, сеньора… — тихонечко доложила Аурора, что меня немного удивило. Как-никак это работа горничной, а не администратора по приему пациентов. Может, у них тут тоже месячники борьбы за совмещение профессий проводятся? Я сам не помню, но кто-то рассказывал, что такие бывали при советской власти. Или, может, у Эухении средств не хватает?
Так или иначе, но Аурора отправилась в дверь направо, а меня Эухения провела прямо, отодвинув гардину и отперев дверь ключом.
Мы очутились в небольшом помещении, где светилось сразу несколько телеэкранов — прямо мини-аппаратная мини-телецентра. Тихо журчали минимум три видеомагнитофона.
— Вот, — сказала Эухения, — тут я изредка занимаюсь чародейством…
Я присмотрелся. Ну, сильна экстрасенсиха! Всего имелось двенадцать телеэкранов, на которых, наверное, при желании можно было подсматривать и подслушивать все, что творится в доме. И более того, делать видеозаписи. А эта бабка-ежка среднего возраста потом начнет публике полоскать мозги насчет своего провидческого дара.
— Здорово, — похвалил я, — но ведь дорого, наверное, да и техника от постоянной работы изнашивается…
— Ничего, не обеднею, — сказала Эухения. — Престиж дороже. А кроме того, видеозапись идет только в тех случаях, когда кто-то заходит в ту или иную комнату. Вот, видите: комната, где мы оставили Сесара. Мальчик спит. Но если он вдруг свалится с кровати, я мигом прибегу и положу его на место…
В этот момент засветился один из экранов, и мы увидели, как в свою комнату вошла очень тихая и грустная Лусия.
— Сейчас она будет молиться, бедная девочка! — набожно вздохнула сеньора Дорадо. — Ну, а вам стоит посмотреть вот сюда… Вот они, ваша жена и теща!
Супергадалка перевела изображение с малого монитора на большой и включила громкость.
За столиком, на фоне шикарной постели — мне очень туда захотелось! — сидели Бетти и Таня-Кармела-Вик, в халатах, с полотенцами на головах и попивали ликер.
— По-моему, пока надо помалкивать. — Этот отрезок фразы я услышал первым, но поначалу не обратил внимание на то, кто его произнес, ибо у матери и дочери голоса были очень похожи.
— Конечно, — согласилась Таня, и я понял, что помалкивать предлагала Бетти. — Эти ребята вряд ли оставят нас в живых, если догадаются раньше времени. Особенно младший Баринов. Очень опасный парень.
— Чем? — спросила Бетти, и мне тоже было интересно это узнать.
— Он классический «разумный трус». Ощущает опасность нюхом, очень ценит свою шкуру, никогда не лезет на рожон, если нет другого выхода. Если его прижали — тихонький и скромненький, но если чуть-чуть расслабиться — не пощадит. Малейший шанс ухватит. При этом у него нет никаких моральных сдерживающих. Это не рыцарь Круглого Стола. Его нельзя пристыдить, у него нет стыда. Знаешь, как он меня кулаком двинул? Пол-лица потом опухло…
«Ой-ой, какие мы нежные! — обиделся я про себя, слушая эту нелицеприятную характеристику. — А что мне, дожидаться было, пока ты вытащишь „дрель“ и начнешь во мне дырки сверлить? Или ждать, пока Толяновы собаки мне отгрызут кой-чего? Во, стерва-то!»
— Он убивает, не задумываясь, — произнесла Таня с явной ненавистью. — Если кто-то вызывает опасения, — а ему почти все люди кажутся потенциальными врагами, — и эти опасения чем-то подтверждаются, то ему плевать, кто перед ним.
«А ты-то, сучка, много задумываешься? — Я опять не раскрыл рта, но возражения прямо-таки рвались наружу. — Я, что ли, восемь трупов на лежке Джека оставил? А шестерых джамповцев в маковой соломке кто изжарил? А Разводному и Адлербергу в лобешник? А здешним коммандос в спины? Святая нашлась! А в Приднестровье ты сколько зарубок нарезала? Великомученица Татьяна!»