Появление продавщицы спасло Яункална от дальнейших подробностей семейной и внебрачной жизни приемщика товаров.
Эмиль Мендерис был мужчиной неопределенного возраста и с трудно запоминающейся внешностью. «Очень удобный облик для преступника, — решил Яункалн. — Такой может незаметно юркнуть в толпу и, никем не замеченный, раствориться в ней». Однако он тут же понял, что против своей воли успел подпасть под влияние досужей болтовни тетушки Зандбург. Нет, Мендерис вовсе не походил на столь часто встречающихся в кинокартинах типичных провинциальных гуляк. Ни усов у него, ни пронзительного взгляда совратителя. С тем же успехом его можно было представить сидящим у банковского окошка и налагающим резолюции на бланки денежных переводов, как и у стола санитарной инспекции на рынке, где ставят печать на привезенных колхозниками кур и индюков. Гладкие, темные волосы, невыразительные глаза, нос с небольшой горбинкой, бледные губы. Личность, обращенная внутрь себя, не оседающая в памяти случайных знакомых. Трудно вообразить такого человека охваченным тайной страстью, скажем, к алкоголю или азартным играм.
Яункалн достал из кармана служебное удостоверение и предъявил приемщику.
— Инспектор уголовного розыска Яункалн. Гражданку Зандбург вы, очевидно, знаете... Мы хотели бы кое-что у вас выяснить.
— Ревизия? — в голосе Мендериса послышалось скорее неудовольствие, нежели испуг.
— Нет, что вы... Мне только нужны сведения о предмете, проданном через ваш магазин.
— Разыскиваете скупщиков краденого?
— Почему вам на ум сразу приходит самое плохое? Пришел для дружеского разговора.
— Чего же тогда суете мне под нос милицейское удостоверение? Хотите запугать?
— Визитных карточек у меня нет. И чтобы потом вы не говорили, что не знаете, с кем имеете дело.
Мера терпения тетушки Зандбург была исчерпана. Если она сию же минуту не вмешается, эти два петуха того гляди сцепятся раньше времени. Усевшись на стул для посетителей, она положила на стол приемщика бирку от «Сикуры».
— Посмотрите, Эмиль, кто пытался сбыть этого фальшивого зайца? Мои мальчишки за сто пятьдесят рублей купили японскую «Сикуру», а когда я проверила, оказалось, это наш обычный «Дзинтар», только обряженный в заграничный чехол.
— Не может быть! — вскочил со стула Мендерис.
— Меня еще никто не уличал во лжи! — тетушка Зандбург бросила пронзительный взгляд на приемщика вещей. — И знаете, почему? Потому что я всегда говорю правду! Мне нечего скрывать. Если не верите, спросите у своей Виктории. — Теперь она уже откровенно угрожала.
Упоминание имени жены мгновенно вышибло боевой дух из Мендериса. Осталась лишь подчеркнутая угодливость.
— Посмотрим, посмотрим, — листая толстую папку с бумагами, пробормотал он. — Если вещь сдана на комиссию, и не прошло три дня, как ее купили, — беда не велика... У нас не то что в Риге, здесь торговый цикл маловат, поэтому скупка и продажа случайных вещей объединена с комиссионной торговлей, все вместе продается в одном магазине... Так я и думал! Ваш Румбиниек давно получил свои деньги и теперь, наверно, умотал за тридевять морей. Извольте! В позапрошлый понедельник ему выплачены сто тридцать пять рублей. Подпись, дата, все, как в церковной книге.
— А нельзя ли узнать, кто он такой? Откуда?
— А это уже не по правилам... но поскольку мадам Зандбург дружит с моей супругой...
Да, серия и номер паспорта были записаны, равно как место и дата выдачи. Артур Янович Румбиниек прописан и проживает в Вентспилсе.
— А остальные «Сикуры»? — расспрашивал Яункалн. — За них тоже деньги сразу заплачены? Нельзя ли это выяснить?
Мендерис начал было протестовать, ссылаться на занятость, но достаточно было тетушке Зандбург разок кашлянуть, как он тут же, вздохнув, покорился судьбе.
Похоже было, что результат проверки удивляет и самого приемщика. Он копался в записях, при этом сникая и как-то чернея прямо на глазах.
— Если поглядеть на дело в общем и целом, — нетвердым голосом заговорил, наконец, Мендерис, — то в самом деле странно получается. За последние три месяца «Сикуры» сдавали только два человека — Ева Микельсоне и вот этот Артур Румбиниек.