Е. С.
Я — вор в законе. Гастролер
ПРОЛОГ
27 сентября
22:30
Рыжий фургон марки «Газель» с косой надписью «Московская телефонная служба» на боковой дверце тихо подрулил к высокому темному забору в глухом уголке Кусковского парка. Дверца отъехала назад, и из фургона выпрыгнули двое в: камуфлированных комбинезонах-хаки, в ночной тьме полностью слившихся с густой листвой кустарников. Один из них, коренастый парень в черной лыжной шапочке-маске, поманил рослого водителя — тот вылез из-за баранки и спрыгнул на землю, держа в руке свернутый трос с якорем-«кошкой» на одном конце и крюком на другом. «Через забор полезем здесь, я вчера специально выбирал место, все проверил: над калиткой и по углам — камеры! А здесь безопасно, за листвой ничего не просматривается», — шепнул водитель и, размахнувшись, ловко запустил трос через забор. «Кошка» зацепилась за толстый сук столетнего дуба, трос натянулся. Водитель закрепил крюк на переднем бампере «Газели», и все трое скоренько полезли по натянутому тросу вверх. Через минуту они уже стояли на земле по ту сторону забора. Сквозь листву кленов и лип в ночи перед ними чернел силуэт невысокого двухэтажного дачного дома. Окна в доме не были освещены. «Саш, собаки там нет? Раньше вроде была», — тревожно заметил коренастый в лыжной шапочке. «Нет, старый кобель сдох еще полгода назад». — «Ну а старикан-то, надеюсь, еще жив?» — ухмыльнулся водитель. «Да жив, старый хрен. Его комнатушка на первом этаже, справа от входной двери». — «Ладно, пацаны, — продолжал рослый, — как войдем, ты, Дрон, сразу беги в конец коридора, руби телефонную проводку, а мы с тобой, Жека, пойдем старикашку брать за вымя. Ну, с богом! У нас на все про все минут тридцать, не больше!»
Дежурный хирург госпиталя Главспецстроя в подмосковных Химках Людмила Сергеевна Степанова сделала Варягу перевязку старой открывшейся раны и отправила его в отдельный бокс на третьем этаже. Посмотрев ночные новости, в которых в очередной раз передали сообщение о дерзком покушении на руководителя президентской администрации, Варяг выключил телевизор, с трудом поднялся с кровати и стал, тяжело хромая, мерить шагами узенький больничный бокс. Он понимал, что оставаться здесь, в хирургическом отделении химкинского госпиталя, можно будет от силы пару дней — пока не уляжется суматоха в столице. Но потом придется искать новое укрытие: наверняка уже сегодня менты начали прочесывать все больницы Москвы, а завтра, глядишь, доберутся и до областных. Да и со связью нужно быть поосторожнее, не хватало еще, чтобы менты засекли его разговоры по мобильнику7. А без звонков ведь не обойдешься.
И словно в подтверждение этих мыслей в кармане пиджака запиликал сотовый. Владислав посмотрел на вспыхнувший дисплей: номер не определился — значит, звонит кто-то чужой. Подойти? Или не подходить? Трубка упорно продолжала трезвонить. На десятый или пятнадцатый писк мелодии «Москва златоглавая» Варяг нажал на клавишу и, прижав трубку к уху, коротко бросил:
— Слушаю!
— Влади… слав Генн… адьич… — сквозь треск радиопомех издалека прозвучал старческий голос. Явно знакомый голос, но Варяг не смог сразу вспомнить чей. — Спасай! Налет на дом!
— Кто это? — напрягся Владислав. — Какой дом?
Мысль заработала лихорадочно. Его назвали по имени-
отчеству, значит, это не ошибка. Но что за старик? И о каком доме он говорит? А не провокация ли это?
— Владик… Это Семен Палыч… Из Кускова звоню…
И тут он понял. Звонил дядя Сема из Кусковского парка, из особняка, принадлежавшего когда-то Медведю, одному из самых уважаемых воров в законе, бывшему смотрящему по России, который незадолго перед смертью сделал его, Варяга, своим наследником и преемником.
— Дядя Сема! Что там у тебя стряслось?
Голос в трубке сорвался и зазвучал очень слабо, еле слышно:
— Трое или четверо ворвались в дом… Я тут один. Не знаю, что им нужно. Я заперся у себя. Приезжай скорее…
И тут в трубке раздался страшный грохот, топот ног, звук падающей мебели… Тонко охнул старик, потом послышалась витиеватая матерная фиоритура… и в трубке застучали короткие гудки…
«Твою мать… Только этого не хватало. Кому же понадобилось совершать налет на особняк в Кускове? И именно сегодня, сразу после взрыва на Ильинке…»
После того как Медведь, бывший хозяин российского общака, державший под своим надзором громадную территорию от Балтики до Тихого океана, умер девять лет назад, особняк старого вора по его неписаному завещанию перешел во владение Варяга. Но новый смотрящий России уговорился со всеми авторитетными законниками, что дом Медведя, много времени служивший старику и тайным убежищем, и официальной резиденцией, останется пустовать — как мемориал воровского патриарха. И посягнуть на неприкосновенность этого дома мог либо отчаянный беспредельщик из новых гопников, которым все по фигу, либо, наоборот, наглый крысятник, который прекрасно знает, что ему может грозить за такое дело, но тем не менее он все равно лезет напролом…
Варяг снова тихо выругался, осознавая свою полную беспомощность в сложившейся ситуации: в таком виде, с открывшимся кровотечением воспалившейся глубокой раны, он толком и шагу не сможет ступить. Но дядю Сему надо срочно выручать. Кто знает, что задумали эти беспредельщики? Придется посылать в Кусково Сержанта — больше некого. Только он, да еще Чижевский сейчас знают этот дом, и расширять круг посвященных Варяг не имеет нрава. Но Чижевского сейчас не достать, и связи с ним нет. Остается Степан Юрьев, верный человек, которого все уже давно называют Сержантом.
Варяг набрал мобильный номер Сержанта. Ему не пришлось долго объяснять, что делать и куда ехать: дорогу в кусковский дом Медведя Степан знал в мельчайших подробностях.
— Ты должен, должен знать, старый пень! — орал рослый парень в камуфляжной куртке. Он стоял над распластавшимся на полу дядей Семой. У дяди Семы обе его тонкие, иссохшие старческие руки были нелепо задраны вверх и прикованы наручниками к стояку отопления. На запястьях, под стальными узкими кольцами, уже образовались багровые полосы кровоподтеков. Рослый ударил его носком литого башмака по ребрам — старик слабо охнул, и по морщинистым щекам покатились крупные слезы.
— Я ни… чего не… знаю… Сынки, откуда мне… знать… — измученно лепетал он. — Отцепите меня, ради Христа. Невыносимо же терпеть. Я ж говорю — не знаю.
— Все ты должен знать, сука! — шипел налетчик. Он схватил дядю Сему за шиворот и сильно тряхнул, отчего голова старика мотнулась из стороны в сторону. — Ты же тут двадцать лет был и сторожем, и садовником! Ты должен знать, где он хранил бумаги! Не покажешь тайник — я тебя, сволочь, вот этим тесаком на подтяжки порежу! Как свинье, брюхо вскрою, кишки намотаю на шею — этому меня в солнечной Чечне научили за три года, уж будь уверен, падла! — И с этим словами парень выхватил из кожаных ножен короткое и толстое, чуть изогнутое лезвие с зазубринами по верхнему краю.
Небольшая комната освещалась тусклым ночником на прикроватной тумбочке. Дверь с выбитой ручкой криво висела на одной петле, расплющенные косяки валялись на полу веером длинных щепок. Вся мебель в комнате была перевернута.
Из коридора вбежал коренастый парень. Он сдвинул свою маскировочную шапку на лоб. Его красное потное лицо блестело в сумраке ночника, как начищенный самовар.
— Ни хрена нет, Саш. Это ж, блин, не дача, а просто Зимний дворец — два этажа над землей, два еще больших — в подвале, коридоров, дверей, комнат и чуланов просто хренова туча. Тут до утра искать — не доискаться.
— Ладно, бля, — прохрипел рослый. — Не будем искать. Времени нет. Ща нам дедуля сам покажет… — Он взмахнул над головой ножом — лезвие со свистом рассекло воздух и полоснуло старика по руке. Из белесой борозды тотчас потекла темная кровь. Старик беззвучно заплакал, прикрыв глаза.
Нет, падла! — рявкнул налетчик. — Ты у меня слепого тут не корчи! Нечего глазки закрывать. Смотри, сука, на свою кровищу, смотри, как по капле из тебя жизнь вытекает!
— Может, его утюжком по укромным местам, а, Саш? — предложил, криво усмехнувшись, третий, которого звали Жской. — Я же был на кухне — там под подоконником стоит старинный чугунный утюг. Раскалить его на фиг на конфорке, да и прижечь старому яйца…