— Ничто так не сближает людей, как общественный транспорт!
И, улыбнувшись, свободной рукой обнял девушку, защищая ее от напирающей толпы. Он чувствовал ее всю, от теплых грудей до горячих бедер, ощущал даже лобок, в который уперлась его набухающая напряженная плоть, он даже почувствовал, как она слегка развела колени, еще теснее прижимаясь всем телом к нему. Рука Медведя скользнула по ее бедру, потом двинулась дальше и словно большой чашей накрыла ее округлую ягодицу и слегка ее придавила. Девушка, поддавшись и в ней проснувшемуся инстинкту, несколько раз качнулась на носочках, напрягая мышцы, ее рот слегка приоткрылся, дыхание участилось, и казалось, она вся поплыла в него тонкими струйками. Медведь отпустил поручень и медленно провел второй рукой вдоль тела девушки. Миновав ладонью изгиб спины, он нежно, но настойчиво сжал ее ягодицы обеими руками. Но девушка, словно вынырнув из минутного забытья, порывисто отстранилась и легонько ударила его маленьким кулачком в грудь, глянув укоризненно исподлобья.
Медведь ощутил всю глупость этой ситуации, когда переполняющее их обоих желание готово было выплеснуться через край. Он заговорщицки перемигнулся с девушкой, дернув плечом, — теперь у них двоих была одна общая тайна — и, слегка наклонившись к ее розовому ушку под завитками душистых льняных волос, тихо и прошептал:
— Я даже не представляю, как мне теперь выйти из трамвая. Придется прикрыть моего гусара руками, — как бы невзначай добавил Медведь. — Мне ведь действительно сейчас выходить.
Девушка, зардевшись, смущенно потупила глаза.
Они вышли на Садовой-Триумфальной, и Георгий, посмеиваясь над комичностью ситуации, стал махать проезжающим мимо извозчикам: ему захотелось прокатить новую знакомую с ветерком.
Девушка не стала отнекиваться и ловко заскочила в пролетку. В дороге разговорились. Катя — так ее звали — жила с мамой в тесной коммуналке на Преображенке и работала счетоводом на обувной фабрике где-то в районе Сокольников. По ее сияющим глазам Медведь понял, что привлекло ее в нем: нагловатая, но без хамства галантность и беззастенчивая, но без пошлости откровенная манера общения с привлекательной особой. А он был не только польщен тем, что приличная девушка, а не какая-то шалава из Марьиной Рощи легко встретила его нахрапистый наезд и не подняла хай на весь трамвай. И чем больше он разглядывал ее открытое лицо с большими серыми глазами, ее длинные, гладко расчесанные русые волосы, аппетитную, с четко очерченными выпуклостями, фигуру, тем горячее разгорался полыхающий в нем пожар — чувство было незнакомое, потому что Катя вызывала у него не просто горячую похоть, которую, как многодневный голод, хотелось поскорее утолить, но некое доселе неведомое чувство теплой нежности и даже жалости…
Покатавшись по Москве с полчаса, они поехали на квартиру к Медведю.
Он снимал большую комнату в коммуналке на Сретенке, в одном из переулков ближе к Сухаревской, или по-новому Колхозной, площади. Едва затворив за собой дверь, Медведь, ни слова не говоря, стал покрывать лицо Катерины горячими поцелуями. Они кружились по комнате, словно в танце, сдергивая с себя одежду. Девушка запуталась в длинном легком платье и рассмеялась. Он помог ей стянуть с себя и платье, и комбинацию, и чулки, а потом резким решительным движением сдернув с нее розовый бюстгальтер и трусики, прижал ее, дрожащую и тающую, к себе. Затем пустил правую руку по ее животу вниз и проник во влажную тесноту ее лона. Она застонала и вся раскрылась ему навстречу.
Он положил ее на кровать. Губы их слились в долгом и страстном до боли поцелуе. Они катались по простыне, точно обезумев от взаимной страсти, то и дело меняя позы. Никогда еще Медведь не испытывал такого острого желания. Он встал на колени, крепко сжал девушку за талию, опрокинул на спину, так что ее полные груди раскинулись по сторонам, и, выгнувшись, уверенным сильным толчком вошел в нее, а она, всхлипнув, застонала от удовольствия, вцепившись пальцами ему в плечи и начав медленно извиваться всем телом.
«Не целочка», — мелькнуло у Медведя в голове. Он невольно обрадовался этому открытию и, не в силах больше сдерживать возбуждение, стал увеличивать темп. Девушка сначала тихо вздрагивала, что-то бессознательно бормотала, потом вдруг тонко застонала, перейдя на визг, и забилась под ним, хватая ртом воздух и причитая: «Ма-а-а-а, ой ма-а-а, ой мамочка…» Он вложил в финальный удар своего члена всю силу неуемной похоти и ощутил горячее освободительное извержение…
Потом они лежали, утомленные, в измятой постели и тихо беседовали ни о чем, рассказывая друг дружке про себя всякие истории. Катерина обожала литературу, историю, обожала стихи, мечтала стать школьной учительницей.
Георгий, понятное дело, не шибко был с ней откровенен. Он поведал ей о голодном сиротском детстве, о беспризорничестве и о пяти годах, проведенных в СЛОНе. Осторожно, точно боясь спугнуть девушку, упомянул и про свои воровские подвиги — времен нэпа. Сейчас, уклончиво сказал он ей, перебиваюсь случайными заработками, потому как, мол, бывшего урку на постоянную работу не берут. Нет, он не стеснялся того, что промышляет воровским ремеслом, просто с этой девушкой ему было хорошо и не хотелось в самом начале их знакомства осложнять отношения. У него пока что не было постоянной полюбовницы, попадались одни только бесстыжие марухи с шалманов, а хотелось настоящего чувства близости душевной и сердечной привязанности. И вот, казалось, он нашел чудесную подругу, но тут же побоялся ее сразу потерять….
Почему-то Медведю вдруг припомнилось, как он в первый раз оказался с женщиной в койке — тогда Славик Самуйлов привел его, шкета-четырнадцатилетку, в притон к проституткам на Серпуховке и, заплатив сверх всего положенного, попросил девок обучить его неопытного ученика премудростям плотской любви. Смешно было вспоминать, как Гришка, раздевшись наспех и жутко стесняясь своей тощей наготы, неуклюже оседлал развалившуюся на жестком тюфяке пухлую деваху, чуть ли не ему ровесницу, и пошел тыркаться горячим концом в нее, а она, хохоча, его сдерживала и поучала, как первоклашку, когда и как кончить, и показывала, что ей больше нравится. А потом взяла его член губами и, продолжая что-то приговаривать, тихонько лизала, точно леденец. Там же по соседству, за тонкой дощатой стенкой, сопел какой-то толстый битюг, усиленно работая на взрослой проститутке, что до невозможности отвлекало «первоходку» от дела.
Медведю вспомнилось, как, уже несколько раз торопливо спустив и чувствуя в себе полную опустошенность, он лежал на спине рядом с Нюркой, мял ладонью ее торчащий бурый сосок и слушал смешные истории, которые она травила без умолку про бывших у ней до него клиентов. Они еще полежали рядышком маленько, пока он набирался сил, а потом Нюра перевернулась на живот и выпятила ягодицы.
— Зайди-ка в меня сзади, — томно предложила она. — А? Как тебе нравится вид? Мне все мужики говорят, что у меня задница самая лучшая в городе. Ну, что ты лежишь бревном, пристраивайся — я научу тебя скакать, как всадника без головы. Слыхал о таком? Это английский мужик был такой. Говорят, он мог выстроить дюжину баб в рядок и пройтись по всем, доводя их до полного умиротворения. Может, из-за того что головы у него не было, а может, силу имел невиданную. Меня вот трудно завести, но с тобой мне, Гриня, хорошо. Счас ты, парень, просто улетишь! Я знаешь как хорошо умею подкручивать, не пожалеешь!
И она завертелась, задрыгала обеими ягодицами, словно жерновами, и от этого юному наезднику стало жарко и приятно.
— Ну как? — постанывала Нюрка. — Я же тебе говорила, тебе понравится. А сейчас я тебе еще кое-что покажу — так потом у тебя от баб отбоя не будет!
…Вспоминая то свое первое любовное свидание, Медведь улыбнулся: «Все женщины по сути своей порочны и похотливы, ну так и что, без их порочности и похотливости жизнь была бы просто полная скучища!»
…Он очнулся от своих мыслей, чувствуя рядом бархатное дыхание уснувшей Кати. Она задремала на минуту, но тут же, почувствовав прикосновение его руки, повернулась к нему лицом, уткнулась носом ему под мышку и совсем по-детски наивно и шутливо лизнув его язычком, прошептала: