Сами эти мои донельзя затянувшиеся покатушки на развалюхе-панцерцуге — это терминальная, ультимативная попытка унести ноги подальше от грозной поступи грядущего небытия. Такая замысловатая моя попытка спрятаться.
Ты ж погляди на вагоновожатого — у того уже и кожа с лица черными хлопьями сходит, фаланги крючковатых пальцев сухой костью ржавеют в темноте тамбура, а все туда же — норовит продолжать делать вид, что порядочек, осталось за пассажиром грамотно догляд держать и доклад творить, и будет все в нашей прекрасной державе прекрасненько. Стоячая овация, переходящая в самоистязание. По сути, проблемы тут только у меня, отчего-то упорно не желающего делать вид, что все в ажуре.
С другой стороны, так-то поглядеть, выходит, мне нигде не по нраву. Ни у ленточки, ни на болотах. Города не годны, деревни бедны. Чего я ожидаю увидеть, сверля тяжким своим взором расстилающуюся передо мной окрестность? Полустанок и полустанок. Вполне резонное ничего посреди багровеющего нечто. Только собака эта негодная портит всю картину.
Окончательно слиться с фоном не дает.
Ведь я ж чего хочу? Только лишь, чтобы меня оставили в покое. Дали схорониться от греха и по возможности переждать самое страшное. То есть попросту зажмуриться и шабаш. Что в этом может быть плохого? Глоток не грызу, кровь чужую кружками не пью, даже лепту малую трудов своих праведных на нужды все громче погромыхивающей за горизонтом государевой машины не вношу, благо и дружусь лишь только на последнюю поддержку штанов, больше мне ничего и не надобно. Но нет, не хотят меня оставить в покое, ни там, ни тут, все тыкают, все за глаза клеймят и во всех грехах по кругу обвиняют.
Ясно мне, чего я хочу. Остановить свой бег. Зажмуриться, заткнуть уши, оборвать всякую связь с помирающим миром и спокойно дождаться так или иначе неизбежного разрешения. Так почему даже этого мне не дают, почему не позволяют?
Вагончик тронулся, провожая понурую вохру по ту сторону небытия.
Ее-то адская гончая поди не тронет. Ей только мне потребно нервы портить и жилы тянуть. Ж-животное.
Ну ничего, мы с тобой еще расквитаемся. Дай только срок освободиться из пут сложившейся ситуасии. Я же, если подумать, огнепсину эту ничуть не боюсь. Чем она мне может послужить угрозою? Клыков, как у ней, я уж повидал немало за последние деньки этого гнилого мира, и были те клыки прилажены не на глупую собаку, у которой и намерения того — разве что голод свой лютый утолить случайным прохожим котом. Но у графьев болотных тех клыков — полон рот бывает, в три ряда без прорехи, и с куда более худшими интенциями. Если так подумать, даже местный урядник куда более чистосердешный человек, хоть в целом и скотина. Этот хотя бы не притворяется, что сейчас научит тебя высшему пониманию человеческого бытия, а просто и без прикрас начинает вымогать у тебя денег, причем делая это скорее из общей любви к искусству, нежели из высшего чувства справедливости. Но за ленточкой всё не так, там из тебя попутно душу вынут, причем сделают это исключительно согласно букве закона. Ознакомьтесь, господин, с уложением, вот тут в пункте три подпараграфа шестьдесят черным по белому сказано, что лишняя пара носок вами в чемодане была провезена незаконно и должна быть всяко конфискована, вы имеете полное право оспорить данное решение в суде, спустя положенный срок он вернет вам стоимость утраченного имущества, если признает действия распорядителя незаконными. А теперь кру-угом, шагом марш!
Здесь же любым законом, смеясь, вполне честно и незамысловато подотрутся, даже стараясь при этом сделать вид, что что-то там исполняют. Тут, как говорится, все честно, тут с ранних пор, как водится, не закон, а кистень. И какие теперь могут быть претензии? Никаких. Потому я и спешу убраться из городов подальше, подобру-поздорову, покуда цел, вот только и в релокасии этой неказистой должно соблюдать известную осторожность и даже опаску. Всякий знает, что на достаточном удалении от городов серая пустота полустанков постепенно и неминуемо оборачивается каменистой пустошью сухой приполярной тундры, где не то чтобы полустанков да верстовых столбов — иной раз ежиной норки от горизонта до горизонта не рассмотреть.
А стоят там, будто бы, одни только редкие дольмены из окатанных древним ледником валунов — свидетели растворившихся в непроглядной древности веков, могилы неведомых завоевателей на перекрестках забытых кочевых путей. Разве что эти камни помнят те далекие времена, когда тут еще росли тысячелетние леса, водились сохатые лоси и саблезубые олени. С тех пор по тем местам ватагой пронеслось туда-сюда столько лихого народу, что ничегошеньки от седой старины не осталось, а только черная жижа сочится там из-под земли и бороздят небеса вымершие синие киты в образе столбовых облаков.