С этими словами Иштван разве что не пинками погнал вяло сопротивляющегося полковника вон из «пресс-хаты», подальше от лишних глаз. Лишь забившись в итоге в чулан, где сверх обычного кислого амбре пасло ко всему еще и гнилым тряпьем, и развернув Злотана лицом к прихваченной по пути коптилке, Иштван приступил, наконец, к допросу с пристрастием.
Сопротивлялся полковник недолго — по поджатому рту было заметно, что упирается тот исключительно из общей вредности. Но уже после пары наводящих вопросов детали общей картины быстро принялись вставать на свои места.
Твою мать. Ну и повезло же Иштвану вляпаться.
Ту-дун, ту-дун. Это уже бухало в груди сердце, с каждым тактом все крепче. Брешешь, собака, как есть брехло, ну же, что ты замолчал!
Синеющая физиономия полковника корчилась где-то далеко-далеко, туго спеленутая в недрах черного тоннеля, что на глазах скукоживался, делая происходящее с Иштваном чем-то далеком и сугубо неважным. И так, главное, тихо вдруг стало вокруг, только собственный пульс и слышен. Разве только что-то едва слышно шипит ему на ухо.
Полузадушенный хрип полковника все-таки привел Иштвана в чувство. А, ну да. Вернув потихоньку синеющего Злотана обратно на пол и слегка его зачем-то отряхнув, будто пыль стряхивая, Иштван некоторое время с интересном глядел в эти выпученные глаза.
Нет, точно не врет.
— Пацаны, не вы сегодня дежурные?
На всякий случай намертво зафиксировав рукав полковника в собственном кулаке, Иштван принялся основательно так, чтобы до любого идиота дошло, разворачиваться навстречу бодрому голоску вопрошающего.
— Нам бы похарчеваться!
А, нет, от этих — не поможет. Двоим молодцам, стоявшим на проходе с щербатыми алюминиевыми мисками наперевес, не хватило бы даже подобной злобы во взгляде. Юная поросль, мать их. Эти были приписаны к их репортерскому бараку респондентами от столичной молодежной газеты «Ноябрятская зорька». И с интеллектом у них даже на двоих было соответственно их рангу в бараке. Где-то вровень с полом. «Бузотеры рьяные, утром сразу пьяные…» Иштван оборвал себя на середине частушки, аж сразу кисло во рту стало после вчерашнего.
— Я похож на дежурного? А ну свалили отсюда! Оба!
Помявшись пару секунд в недоумении, мол, а чо сразу «козлы», ноябрята все-таки проделали долгожданную ретираду, оставив Иштвана наедине с…
Да вашу ж мамашу.
Оторванная с корнем холстина чужого линялого рукава сиротливо торчала в его пальцах. Полковника, разумеется, и след простыл.
Ну ничего, далеко не сбежит, жрать захочет, вернется.
Иштван вялым движением кисти выронил трофей на пол.
Зря он все-таки с полковником так. Кому понравится, когда тебя придушить норовят за правду-матку.
Еще бы вот понять, насвистел братушка или правду сказал.
С одной стороны, если он прав, то и дергаться теперь поздновато, с другой — полковник, пожалуй, в их пьяном бараке и правда был последним человеком, который бы по доброй воле остался вот так, загнанным в ловушку зверем день за днем пить горькую с другими алканами, только и глядя, как за грязной фрамугой чернеет с каждым днем небо, опускаются все ниже тучи, и не переставая считать последние дни.
Да и последние ли?
Какой-то он, чертяка, излишне расслабленный для покойничка. Не то чтобы ходоки в окрестных лесах обыкновенно славились своей неугомонностью, но вот, скажем, узнаешь, что ты в беде, твои действия? Разумной тактикой было бы — рвать когти подальше от этой треклятой станции, бежать, куда глаза глядят. Ну, во всяком случае Иштван точно бы дернул, не задумываясь. Не в болота, конечно, это правда, но всегда остаются варианты.
Однако сейчас он стоит и раздумывает, покачиваясь с пяток на носки гнилых армейских ботинок — другой обуви в бараке было не раздобыть в обмен даже на вожделенный спутник — и никуда не бежит.
Знать, полковник уже пробовал. То-то его почитай всю неделю не видать было. Уж за проезжую дрезину уцепиться у него точно хватит ума. Если как следует подпрыгнуть, говорят, током не вдарит. При должной сноровке и везении — почему нет. И кати себе потом вдоль жеде, главное когда спрыгивать будешь — в вольтовой дуге не изжариться. Панцерцуги дело такое, с ними шутки лучше не шутить, демоны не дремлют.
Вот только, знать, не решился полковник на подобный вояж верхом на мокрой броне. Или знает что-то, или попросту не решается. Хотя чего уж теперь решаться, если так уж приперло.
Или же нет?
Иштван устало потер запястьем нахмуренный лоб. А если все же свистит полковник, то есть заливает, врет как дышит, гонит пургу и ваньку валяет? Спьяну нынче что только не почудится, пока в нощи до ветру сходить потащит. Лес же вот он — всего в паре шагов за железкой, скрипит мертвыми сучьями, что там за его стеной, поди-знай.