Но кадет Варга держался. И между зуботычинами рядовому составу за безделье и косорукость проявлял он, можно сказать, чудеса солдатской смекалки и командирской премудрости. Однажды целую минометную роту от неминуемой смерти спас — вовремя заметив у самого снарядного ящика неловко затоптанный окурок, от которого уже бикфордов шнур запалился. На марше тоже не зевал, когда надо подводу добудет, когда след — прокорм сухпаем или хотя бы чаю горячего заставит кашеваров разогреть. В общем, не мелкий полугражданский на отвяжись недокомандир, а прям отец солдатам.
Стрелял кстати отменно. Из прости господи казенного штуцера белку в глаз на спор укладывал — с двух сотен шагов, чтобы не соврать. На постое к нему потом подходили ребята, выспрашивали, он же только в рукав прыскал. Я, говорит, в юности на кружок ходил, юного ноябренка, там-то и выучился. А сам табельный «браунинг» на поясе поглаживает, значит, как родного.
Ну как же, ноябрятские кружки, расскажите нам.
По форме всегда тоже одет бывал. Трезвый, свежевыбритый, на все крючки застегнутый, одеколоном разит — за полсотни шагов слыхать. Когда только успевает прибираться, кадетам денщика-то не положено, в общем, были бы мы девки, уже текли бы по нему да глаза друг дружке за него выцарапывали.
Таковой уж он был, кадет Варга.
Случались, конечно, всякие звоночки, все-таки служба войск — это вам не мед и не сахар, тут любому порой станется худо, хоть волкам из лесу подвывай, особенно вечерами накатывает. Отойдешь так ближе к отбою за бруствер по малой нужде, а он себе там стоит, с «браунингом» в руке, будто что-то высматривая, и только бычок догорающий в усах у него тлеет, лицо так нехорошо подсвечивая снизу, будто демоническим огнем. Что ему при этом там чудилось в темноте — поди знай. Да только стоило рядом с ним чем-то шумнуть, как тут же он спешил забычковать в каблук да и поспешно покинуть позицию.
Однако, повторюсь, до какого-то мгновения в числе «запасников», да и кадровых унтеров, слыл кадет Варга у нас в полку единственным приличным человеком из всех чинов, с которыми мы, строевые, вообще имели дело.
Все изменилось с началом того внезапного пополнения. И главное, ничего не предвещало — ну пригнали нас на станцию к прибытию панцерцуга, даже обычной команды строиться не было, разве что унтеры чего-то поголовно были как сами не свои, особенно внезапно нервничал кадет Варга, две пачки за неполный час ожидания поди извел, только и успевал одну от другой прикуривать. И тут, значится, останавливается перед нашим носом теплушка, а оттуда оно, пополнение.
Все в однотонных серых шинелях без знаков различия, бритые головы не по уставу мокрой непокрытой кожей под моросящим дождем блестят, и лица при этом у них такие, ну ты знаешь, сосредоточенные, одухотворенные. Готовы, сразу видно, за государя-амператора хоть сейчас послужить.
Ну мы, значит, провожаем прибывший личный состав в расположение, вроде под конвоем, а сами втихаря выспрашивать пытаемся — откудова такие будут?
А в ответ молчок, и только кадет Варга что-то про «монолит» пробормотал. Тогда-то мы и слыхать про такое не слыхивали.
С тех пор так и повелось — каждым днем новое пополнение, а кадет Варга — всё смурнее. Только и гадать оставалось, отчего так. Когда однажды среди бела дня на плацу крик подняли, никто уже и удивлен не стался — эка невидаль, кадет Варга верхом на серошинельном сидит и с двух рук кулаками тому лицо месит да ловко так, что только брызги сукровицы во все стороны летят. Что уж они там не поделили — кто знает, да только насилу их тогда растащили. Обоих, разумеется, на гауптвахту, чтобы всем прочим было неповадно, а наутро случилось то, что случилось.
Тебя тут, мил человек, тогда не было, потому откудова тебе прознать, как все было. А между тем денек был богатый на приключения. С утра побудка — кругом темень, не видно ни зги, земля ходуном ходит, поди пойми что творится, всех выгоняют на плац, а там эту штука в небеса уперлась по-над крышами бараков.