Ну это ночью. Да поди ночью, вон, с лестницы так можно навернуться, костей не соберешь. А днем-то что за проблема свалить, зная местность? Часов пять ходу до ближайшей трассы, а там хоть на перекладных — армейского панцервагена за банку тушняка стопануть, хоть на своих двоих, помаленьку дальше на юг, где хоть солнце вдругорядь показывают.
Такая, знаете, странная фигня в небе висит, зыркает. Уж и забыть впору, как выглядело.
Иштван устало вздохнул.
Тут гадать бесполезно. Надо действовать.
Ту-дун, ту-дун. Это уже его ботинки пошли отбивать чечетку наверх по гнилым доскам лестницы, разом перепрыгивая через две. Ишь ты, заторопился. А главное куда спешить, для нашего брата респондента собраться — только подпоясаться. Куртку натянул, кармана проверил, на месте ли верный бло…
А где блокнот?
Иштван же его так точно с собой брал, без него он не ходок. Как говорится, с «лейкой» и блокнотом, под руку с обормотом. С тем же размашистым грохотом ботинки понесли его обратно в «пресс-хату».
— Слышь, уроды, где блокнот мой⁈
Дальше всё снова как в багряном тумане, только отлетают прочь по низкой дуге колченогие табуреты да сивые морды в непонятках таращатся.
Да вот же он. Тихо себе валяется у стеночки, никому не интересный. Но Иштвану было плевать на чужой интерес, у него был свой. Тотчас молча сунув потертую книжицу в карман и на этот раз надежно застегнув поверх нее молнию, он некоторое время так и стоял в темном коридоре, ссутулившись и чувствуя сквозь тонкую ткань куртки, как там, под прижатым к боку блокнотом, натужно ходят в такт сиплому дыханию его ребра.
Ну всё, успокоились. А теперь двигаем.
Но не тут-то было. Иштван с изумлением ощутил разом, как ноги его становятся ватными, колени предательски подгибаются, а по бритому затылку тянется за подворотничок щекотка жирной струйки соленого пота.
Ту-дун, ту-дун. Это разом дрогнуло под его ботинками сырое гнилье старых досок поверх земляного пола. Да так сурово дрогнуло, что ни с каким бронепоездом не спутаешь. Это било не ржавое железо тележки по стыкам разболтанных рельс. Эту как ни загрузи — получится несолидный звяк-позвяк, этим звуком инженерного небрежения можно напугать разве что выездную отчетную комиссию, уже за глаза подмахнувшую акт приемки.
Теперь же грохот стоял такой, что Иштван разом ощутил его как удар в диафрагму, складываясь пополам в спазматическом кашле.
Так вот как оно бывает.
Следующий же толчок окончательно повалил его наземь, заставляя уже всей бочиной проникновенно вторить земной дрожи, что своим тяжким ритмичным ходуном раз за разом вколачивала Иштвана куда-то туда, в самые жуткие и темные собственные глубины, где лишь сыра земля и старые кости пополам с гнилыми корнями.
Хре… на… се…
Сбивчивым сиплым шепотом Иштван реагировал на сопровождающее все эти земные конвульсии мельтешение. Кто-то вопил, пытаясь хвататься за ходящие ходуном стены, другие, кто оказался посообразительнее, уже яростными извивами ползли к выходу. Да, барак такими темпами явно не жилец, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что гнилым бревнам осталось стоять разве что пару несчастных секунд.
И тогда Иштван тоже подпрыгнул, засеменил, заелозил, отпихивая прочь чьи-то тянущиеся к нему из темноты руки. На выход, срочно на выход!
Раздавшийся вокруг треск прозвучал ружейным залпом, окончательно отрезая от Иштвана окружающие его звуки, оставив от них только тонкий писк ненастроенного радиоканала. Вот ведь угораздило, бывает же. Повезло, как говорится, как покойнику.
Иштван отчаянно тряс головой, словно пытался попутным хрустом шейных позвонков прогнать из головы этот мерзкий писк. Погоди, сначала надо сообразить, что с ним вообще сталось. Он вообще целиком?
Судорожные попытки ощупать себя некоторое время казались ему почти успешными, пока он наконец не подтащил к едва различающим хоть что-то в окружающем мраке глазам некий до странности знакомый предмет.
Мокрый изгвозданный ботинок, из которого до жути отчетливо торчала сломанная кость. Отчего-то именно эта деталь была лучше всех различима слезящемуся взгляду Иштвана.
— А-а!
В ужасе отбросив ботинок, он только теперь сообразил, что никакой боли или иного дискомфорта в ногах не ощущает, более того, не чувствует вообще ничего необычного. Конечности его были подвижны, а земля под ними наконец перестала ходить ходуном.
Уф. Еще разок для верности прощупав себя с головы до ног — ботинок на ногах было оба-два, как полагалось — Иштван, яростно отплевываясь от набившейся при падении в рот грязи, поспешил оглядеться. Не своя то нога, и слава богу.