Черная как ночь, под самые облака возносится, а по ребристым краям будто бы синей искрой исходит, тлеющие огоньки так и бегают. И гул такой, ну ты знаешь, а тогда нам это дело было в самую новинку, все только в затылке чесали да перешептывались. Что за страсть такая, неведомая, да и откуда ей вообще взяться вблизи расположения. Про то, что такое уже давно и повсеместно, радиоточка-то помалкивала, да и на политинформации пономари излагали уж очень абстрактно — найдено, мол, самое наивернейшее средство против инсургента да супостата, теперь-то мы его враз-нараз одолеем, вот только бараки порушенные подлатать.
На рассказы эти никто всурьезку не реагировал, разве что ожидая очередных ночных нарядов по огневым точкам да неурочных учений под утро, когда «люстры» на парашютах в небо и до обеда на пузе лежать в грязи за бруствером, пока ноги от холодрыги отниматься не начнут.
В общем, предполагали то, что обычно ждет от любых начальственных бредней рядовой состав — привычной армейской подлянки. Мы уж и так ко всему привычны, по колено в гнилой жиже касками грязищи нами вычерпано — поди, если бы не наши с тобой труды, дык те болота за ленточкой уже бы тут рядом были.
Однако в тот раз случилось что-то совсем из ряда вон. Как, почему? Откуда в нощи взялся этот торчащий в небо монолит? И главное, если кто и в курсе, то все одно помалкивает. Господин оберст на плацу встал, как пень, уставился перед собой и едва слышно через весь плац хрипит про то, что победа близка и панцервагены наши быстры.
А причем тут, скажи на милость, панцервагены? Их мимо нас разве что по жеде катают на страх всякому агрессору. Мы же продолжаем сапогами говны месить в окопах, невесть что и невесть зачем тут охраняя.
Какая, скажи, нам с того монолита помощь? Ни ответа, ни привета.
Но кадет Варга про то сразу что-то, видать, слыхивал, потому как только отпустили его с гауптвахты, он сразу — прямо так, с сизым носом, знаем мы эту офицерскую «губу» с ее перегонным кубом в котельной — шасть из расположения в лес, только его и видели.
Мы с ребятами сразу переглянулись, ну все, пошел в самоволку наш кадет, а может, и вовсе дезертировать удумал. Опять же, чего-почему непонятно, но вид у него в тот момент был самый решительный, фуражка набекрень, китель как попало застегнут, небывалое дело. И взгляд такой, недобрый.
Впрочем, на вечернее построение вернулся Варга. Мокрый, грязный, весь осунувшийся какой-то, стоит, носом шмыгает. Только никому уже чего-то не смешно.
А на следующий день, сам понимаешь, чудеса только продолжились.
Для начала что-то странное сталось с нашим доблестным пополнением. Ну, как сказать «странное», как будто до этого парни выглядели совсем уж обыкновенно. Но теперь впервые произошло то, что ты, мил человек, должно быть уже не раз видел — на утреннем построении случился форменный парад. Пополнение наше в полном составе встало вдруг во фрунт и промаршировало колонной туда-сюда по плацу, равняясь при этом на поднятие амператорского штандарта. Окончанием же репертуара случилось громогласное исполнение гимна, и главное душевно так, со слезой.
Мы только ушами стояли хлопали. Да что там мы, чины едва челюсти на плац не пороняли, а господин фельд-оберст и вовсе аж скупую слезу пустил, видать, впервые такое за всю карьеру военного командующего наблюдал не с агиток да в виде киножурналов.
И только кадет Варга, хмуро стоя в сторонке, как будто бы ничуть не удивлялся, пусть и качал при этом головой, происходящее явно не одобряя. И куда только весь его былой энтузиазм подевался.
Впрочем, инцидент этот все на время забыли, поскольку сразу после команды «вольно-разойтись» пошел по служивым слух, что штатный полевой спутник отныне недоступен до особого предписания. Необходимо разуметь, все как есть — надо или не надо — тут же сгрудились у кабинок автоматов, на повышенных тонах друг другу пересказывая потрескивающую тишину в трубке. А между тем у всех родные в городах, кто родился, кто крестился, градус недовольства поднимался с каждой минутой, уже полетели в грязь фуражки и зачесались кулаки, в общем, назревал бунт, служба войск без связи с домом есть тюрьма народов и радости с такого явочным порядком объявленного радиомолчания испытывать никто пожелания не изъявлял. Ну, кроме серошинельных, разумеется.
Эти как-то по одному да по двое уже собирались вокруг и нехорошо так на нас стали поглядывать. Осуждая, стало быть, за проявляемое малодушие в это непростое время. Градус конфликта нарастал с каждой минутой, однако до мордобоя стенка на стенку дела все-таки не дошло, ты не поверишь, усилиями эцсамого кадета Варги.