— Что ж, могло быть и хуже. Добро пожаловать на болота!
— Это что такое было? — Злотан переглянулся с писакой, тот имел вид довольно бледный, но понемногу тоже приходил в себя.
— Погранконтроль, едрить его. Каждый раз одно и то же. Как нарочно издеваются.
— И какой в нем смысл, если, конечно, он вообще в этом балагане предусмотрен.
— А никакого. Но если ответишь неправильно — тут тебе и конец пришел, депортируют к хренам. Так, бойцы не видимого фронта, по коням, вещички собираем, сопли утираем. Нам еще до ночи тут топать. Вопросы все по дороге.
Злотана только головой покачать хватило.
Какое-то форменное безумие.
Впрочем, нам ли привыкать к окружающему сумасшествию.
Сказано «по коням», значит по коням, а то и правда уже совсем темнеет.
Глава II
1. Код красный
На последнем этаже из раскрытых окон
Неземные голоса как хрусталь звенят
Квартал
Баронесса Ярмила с отвращением смотрела на надкушенное яблоко, не вполне осознавая причину собственного недовольства. Быть может, почищено яблоко было излишне небрежно, а может быть, это затянувшийся званый ужин уже успел сказаться на нежной мякоти плода, отчего начали понемногу темнеть края. Незаметная, едва различимая порча всегда беспокоит сильнее откровенной гнили.
— Томаш, унеси это, — ее холодным звенящим тоном, пожалуй, можно было резать стекло, и мажордом тотчас уловил эти нотки, среагировав молниеносно. Мгновение назад злополучный фрукт еще падал на тарелку из блудных пальцев баронессы, и вот его уже нет, кажется, яблоко даже не успело коснуться фарфора.
— Баронесса сегодня не в духе, — усмехнулся себе в усы князь Мирослав. Нахал и приставала, зачем она его вообще к себе допускает, скажите на милость. Бонвиван чертов.
— Напротив, князь, я пребываю в прекрасном настроении, вы видели, какая сегодня прекрасная стоит погода?
Князь Мирослав с сомнением покосился в сторону окна, где в просвет массивных дубовых ставен по-прежнему был явно различим дробный стук капель о стекло.
— Как скажете, госпожа баронесса, но что-то вас все-таки гнетет даже в столь погожий денек, не соблаговолите поделиться с собравшимися? Проявите милость, не таите!
Прочая орава тут же заскрипела мебелью, демонстрируя всяческое одобрение сказанному. Льстецы. Льстецы и подлецы, все как один.
— Что ж, как вы заметили, князь, я изволила размышлять, насколько все-таки в наше время ценится всяческая старина. Взглянуть хотя бы на эти стены, — баронесса Ярмила двинула ладонью, как бы очерчивая ею некий круг, — им сотни лет, камни, из которых они сложены, вызывали приступы вечернего радикулита еще у наших далеких предков, однако никто из собравшихся не встанет и не скажет — к черту эту рухлядь, давайте зело отбросим условности и станем жить, как простые люди, в современных благоустроенных коттеджах на сваях, разве это не прекрасная идея?
Потребляющая дармовые блага публика при таких словах баронессы чуть не поперхнулась компотом. Да как же так вообще можно подумать, дорогая баронесса!
И только князь Мирослав продолжал втайне усмехаться.
— А все потому, дражайшая баронесса, что собравшиеся здесь, воленс-ноленс, давно и прочно приросли к этим старым камням. Мы часть их, так уж нам повезло, и потому была бы странна даже самая попытка отринуть холод этих стен, если подумать, кто мы вообще такие в отрыве от наших корней?
В обеденной зале на собравшихся опрокинулась невидимая чаша, доверху наполненная гробовой тишиной. Заткнулись даже кумушки на дальнем конце стола, до того назойливо судачившие о наряде баронессы. Молчание стало таким гробовым, что некоторое поспешили втихаря дернуть себя за мочку, в надежде, что вдоволь набитая в уши вата вдруг сама собой рассосется.
Однако баронесса Ярмила словно не замечала затянувшейся драматической паузы, продолжая с безэмоциональным, но предельно внимательным взглядом разглядывать князя Мирослава. Ей будто бы разом открылось, что видит она этого вельможного господина словно впервые. Во всяком случае с этой стороны он ей до сих пор не открывался. Очередная уловка? Но зачем? С какой целью? Если просто позлить, то в этом он и без того весьма поднаторел.
Сам же князь, единственный во всем собрании, уплотнившегося вокруг него молчания предпочитал не замечать, продолжая в задумчивости ковырять мельхиоровой ложечкой суфле, терпеливо дожидаясь ответа баронессы на собственную реплику. Весь его вид говорил — я сказал то, что сказал, теперь ваша очередь реагировать.