По разумном размышлении, когда Штефан вот так замолкал, стоя на месте и сверля пронзительным взглядом сырую кладку булыжной мостовой, человеку сведущему следовало поостеречься и не торопить события. А доктор Волонтир за годы соседства со Штефаном завел в себе преизрядную тягу к благоразумию.
В конце концов, вот куда ему торопиться? Птицы щебечут в смурных небесах, ручей под мостом журчит смрадной жижей, где-то между домов жестяным ведром гремит на ухабах тележка молочника, чем не пастораль? Стой себе оглядывайся, а в должное время тебя позовут да все расскажут. В чем собственно дело и что убийца — садовник.
Впрочем, самое любопытное обстоятельство этого вечера состояло в том, что никаких дел один из самых острых умов современности в настоящий момент не расследовал, что отдельно печалило вечно скучающего Штефана, однако и доктор Волонтир вытащил друга прогуляться исключительно ради моциона, и вот вам весь моцион — Штефан стоит как столб посреди дороги, благо никого кругом нет, чтобы прервал медитативные самокопания своим неурочным появлением, и о чем-то неведомом размышляет.
— Гениально!
Волонтир чуть на месте не подпрыгнул.
— Холману, право, вы как всегда в своем репертуаре. Не поделитесь, что вас настолько впечатлило?
— Волонтир, вы будете удивлены, я наконец-то разобрался, что меня так тревожило последние дни!
Ну отчего же, с некоторых пор за доктором завелась дурная привычка верить любой ерунде, которую изрекал Штефан, поскольку за каждым его утверждением всегда стояла пусть и местами витиеватая, но железная логика. Жаль только, что все прочие, включая искомых преступников, не всегда спешили следовать этому простому правилу и зачастую норовили вести себя весьма своевольно.
— Что же это было за беспокойство, Холману?
Хитрый прищур Штефана был непередаваем.
— Помните, третьего дня к нам обращались владельцы коттеджного поселка, расположенного за рекой? Мол, арендаторы — состоятельные мужчины солидных профессий, не склонные к суевериям — все как один принялись жаловаться на странные фейерверки в заброшенном парке неподалеку, сопровождаемые жуткими звуками и подобным беспокойством?
Доктор Волонтир сощурился припоминая. О чем-то подобном Штефан упоминал, но детали от доктора как-то в прошлый раз ускользнули.
— Но вы же, кажется, этим делом не заинтересовались, сочтя все описанное досужим вымыслом и, если не ошибаюсь в цитате, «типичным примером массового помешательства, столь нередкого в наши дни»?
Штефан в ответ радостно кивнул, в глазах его горел знакомый Волонтиру огонек деятельного интереса.
— Но само это объяснение меня самого не устраивало, вы же помните, доктор, мою максиму — истиной, какой бы невероятной она ни казалась, является то, что останется, если отбросить все невозможное.
— И массовое помешательство или чью-то дурацкую шутку вы не считаете чем-то вполне возможным?
— В данном случае — несомненно, — сыщик щелкнул закрываемой зажигалкой и машинально сунул ее в карман жилета, — судите сами, доктор, все обратившиеся к управляющему постояльцы сделали это независимо друг от друга, но в разные дни, как будто неведомый хулиган, устраивающий фейерверки в ночи, подшучивал строго по отдельности, хотя окна всех их спален выходят на одну сторону.
— И работники не нашли наутро никаких следов этого хулигана? — спросил Волонтир, пытаясь уследить за логикой Штефана.
— Ни одного, — ответил он, — ни следов горелых фейерверков, ни даже запаха пороха не осталось. Все было чисто и аккуратно, как будто ничего не происходило. И так случалось ночь за ночью.
— Тогда как вы объясняете эти странные явления? — продолжал допытываться доктор.
— Единственным объяснением, которое я могу предложить, — сказал сыщик, глядя на Волонтира своими проницательными глазами, — является то, что все эти люди видели не фейерверки, а нечто совсем другое.
— Что же это такое? — спросил доктор, чувствуя, что он готовится к развязке.
— Это мы узнаем, как только мы посетим лендлорда, — ответил Штефан, загадочно, — я позвоню и договорюсь с ним о встрече на сегодняшний вечер. Пока же у меня нет никаких строгих подозрений, только сплошные догадки, но поверьте мне, доктор, это будет удивительное приключение.
С этими словами знаменитый сыщик широким шагом направился домой, доктор едва за ним поспевал, охая от подагрической боли в коленях, это до сих пор сказывались последствия полугодичной командировки на первую линию, в сырых окопах даже полевому врачу приходится не сладко.