7. Фейерверкер Козлевич
Круг замкнулся, но будет разорван
Изнутри меня ест это чувство
Кровь уже не имеет вкуса
Айспик
Сперва Козлевич не поверил себе: ему показалось — в лесу скандалила сойка.
Воздух был студеным, и хотя тона кругом были осенние, теплые, валкая листва грудилась под деревьями уже без былой яркой желтизны, промокшая насквозь и местами почернелая, она обыкновенно предшествует первым снегопадам.
Сойке в такую погоду самое дело убраться восвояси поглубже в дерева, к озимым запасам, однако наглая птица все продолжала скандалить. Видимо, кого-то прогнать старается, подумал Козлевич, делая широкий шаг в осинник. Разом вспомнился родной дед по матери, тот обожал общаться с птицами.
— Пинь-пинь-тарарах! — высвистывал дед, будто птицам до него было дело. Впрочем, соек дед тоже не любил. Глупые, скандальные птицы, один шум от них.
Вечерний свет на глазах уходил, и черные стволы деревьев опрокидывались на Козлевича фиолетовыми ровными тенями.
На месте. Козлевич взглянул на часы. Он был как всегда точен. Осталось понять, где же полковник, до сих пор тот никогда не опаздывал. Впрочем, Козлевич сам велел агенту идти сюда через лес, для конспирации, а на краю болот недолго и заплутать. Что ж, переждем, здесь такая красота.
Вот только эта проклятая птица, трещит, не унимается, кружит. Врановые все такие, любят напустить тревоги, пусть сойки и пестры на перо, синица-переросток, а накаркать куда как горазды.
Приглядевшись повнимательнее, Козлевич тут же решительно полез в карман за «вальтером». Не зря причитала сойка. Тело полковника уже остыло, хотя кровь еще не кончила густеть. И листья вокруг нетронуты. Выстрел в упор, полковник упал и больше не шевелился. Работа профессионала. Которому, впрочем, не хватило ума дождаться здесь Козлевича, подстеречь. Или, напротив, вовремя свалить, не подставляясь. Как любил говаривать трактирщик Паливец, лучше воробей в клетке, чем сойка в небке. Чертова сойка, когда уже она заткнется.
И что теперь поделать? Бросать тут тело, так его, пожалуй, только по весне и найдут, места глухие, даже по местным болотным меркам. Грибников тут отродясь не видали, да и едят ли вообще здесь грибы? Козлевич задумался. Разве что маринованные свинушки, спецом разводят для питейных заведений, как закусь под эль, обмакивают в кунжутное толокно и едят. И так нет. Так о чем это он. Тащить полковника на себе — урядник на станции первым делом заинтересуется, где вы такого пассажира в лесу, гражданин хороший, срисовали, а сами чего там в глуши припозднились, погодите, вот и «вальтер» у вас именной, а на документы можно ваши взглянуть?
Козлевич поморщился. Времена стали неспокойные, стоит ниточке потянуться — поди весь свитер распускать. Козлевич ходил в лес, значит много думал, а раз думал, значит что-то задумал. Взять его поскорее в железа до выяснения.
Опасения вызывал никакой не урядник — от его назойливости Козлевич был способен избавиться, даже не вынимая заветную визитную карточку Его Высочества из портмоне, это было ультимативное оружие на куда более сложный случай, размахивать им на станции жеде было в высшей степени неразумно — только лишнее внимание к себе привлекать. Но и попадать в бумажные рапорта даже в нейтральном статусе свидетеля в ближайшие планы Козлевича совсем не входило. Затаскают, как есть затаскают.
Болотная бюрократия во все времена славилась своей въедливостью. Крот истории роет медленно, ползет улита по склону до самых высот. Чиновник же перекладывает бумажки. Пока однажды та бумажка не попадет в нужные руки и не сдетонирует там подкалиберным снарядом. А что это господин фейерверкер делали в темном лесу в столь неурочное время? А покойный господин полковник разве не был вашим сослуживцем у ленточки у надесятом году? Вот тут у вас написано, «нашел тело», быстро вышел и пошел, называется нашел. Совпадения очень любят следователи по особо важным делам центрального управления политического сыска Его Высочества. Козлевич молча отсалютовал уже едва различимому в полумраке телу и так же молча двинулся обратно к станции, да не по прямой, а в обход, настороженно поглядывая по сторонам.
Сгустившиеся сумерки его совершенно не смущали, мерцающие во тьме зрачки Козлевича были способны ориентироваться в ночном лесу не хуже, чем белым днем. Смущала его встреча с тем или теми, кто запросто подстрелил его агента. Не к добру это, ой не к добру.