В общем, пока судили да рядили, этих сажали, тех выпускали, объявляя то всеобщие выборы, то амнистию в честь очередного тезоименитства Его Высочества, воцарился на болотах окончательный бардак, вертеп и такие народные гуляния, что дня не проходило, кабы там или тут не вспыхивало очередное пожарище, отчего болота постепенно заволакивало столь плотным смогом, что не видать сквозь него было ни зги, ни стеги, никакого простого пути.
Ошую пойдешь — проблем огребешь. Одесную направишься — с проблемами поквитаешься.
Вот такой получился тупик гуманизма.
И не сказать, что никто не понимал масштабов проблемы, и не пытался хоть как-то ее решить. С высоких кафедр ежедневно произносились камлания с призывами к уму, чести и совести нашей эпохи. Очередного второпях по ошибке побитого перебежчика на скорую руку отмывали от вездесущего навоза и выставляли напоказ — рассказывать, заламывая руки, как он всей душой разделяет болотные ценности и вообще либертарианец в душе. Туше! Тех же штудентов-суповаров пусть и рисовали в воскресных фельетонах заблудшими овцами, однако не забывали уточнить, что да, дурное, но дитя! Дня не проходило, чтобы над очередным ленным манором не взмывал гордым болотным соколом кто-нибудь из долговременной знати, зачиная свой ночной дозор устрашения злокозненных и укрепления духа добронравных. Мол, авиасия Его Высочества на посту, бдит и зрит с небес. Граница на замке!
Ничего не помогало.
Повсеместным явлением стало рытье частных схронов и блиндажей. Количество паленого гладкоствола на руках у населения не поддавалось исчислению. В некоторых городках, сказывали, местная милисия из полурегулярных патрулей на глазах сколачивалась в натуральные банды, норовя начать возводить повсюду самопальные стены и рогатки в инстинктивной попытке отгородиться от опасности, в самой сути которой им было недосуг даже усомниться.
Провидиц уж никто и не слушал. Молчите, проклятые, заткнитесь, ну вас с вашими дурными предсказаниями. Провидицы, разумеется, все тут же заткнулись, а кто не все — того уж разыскивают в качестве пропавших без вести.
Болотные земли отнюдь не выглядели пороховой бочкой — они ею и были.
И ведущий к ней бикфордов шнур уже отчаянно тлел промеж клубов вонючего смога. Тлел у всех под носом, только руку протяни — обожжешься. Но не нашлось ни единого разумного голоса, кто бы сумел пробиться сквозь гомон беснующейся толпы, кто бы сумел угомонить риоты, предложить дельный план. Все были слишком заняты самими собой.
Покуда все не свершилось.
— Глядят ли жадные очи с надеждой в небеса? Ищут ли божественного спасения?
— Нет, не глядят, о ужаснейший!
Клубок беспросветно черных змей продолжал свой нескончаемый танец, рассерженно шипя на закат, туда, где еще краснел над низкими тучами красный диск уходящего солнца. И самый этот звук разрывал на лету испуганных птиц — их перья опадали вниз хлопьями мертвого пепла.
— Протягивают ли руки в бессмысленной мольбе? Взывают ли горние силы себе на защиту?
— Нет, не протягивают, о беспощаднейший!
Трехглавый волк лязгнул зубами, взвивая одним этим движением столь яростные воздушные вихри, что они еще долго бродили по миру, словно спички поднимая в воздух утлые людские домишки и унося их прочь, навстречу неминуемой гибели.
— Склонились ли смертные коленопреклоненными? Бьют ли, упавши разом ниц, поклоны земные?
— Нет, не склонились, о кровожаднейший!
Одноглазый великан с горящей булавой, закинутой на плечо, разгневанным жестом сжал свободную ладонь в кулак, так что раздавшийся хруст сухожилий тотчас передался холодной земле, загудев страшным эхом лавин и камнепадов в далеких горах юга.
— Разверзлись ли рты в истовой молитве? Истерлись ли зубы от скрежета до кровавых десен?
— Нет, не разверзлись, о гневливейшая!
Изъеденная по пояс снизу могильным червием косматая женская фигура качнула висячей грудью и словно ударом поминального гонга прокатилась по лесам и болотам волна замогильного холода, от которого кровь стыла в жилах, а кто послабее — разом падали наземь и больше не вставали.
— Как же так?
Клубок огромных змей, трехголовое чудовище, одноглазый монстр и сине-белая гора гниющей плоти оглянулись друг на друга, недоумевая.
Оттрубил рог, поднялось море, погибли земли, восстали мертвецы — все символы и признаки конца времен, загодя предсказанные, были явлены миру.
Четыре бойца потусторонних царств явились на битву к полям Курукештры, Махараштры и Стрэшень, а встречают их — лишь голодная выпь да глухой тетерев, который бы не прекратил своего самовлюбленного токования даже перед лицом Армагеддона.