И почему со штуцера? Казенный штуцер — штука сподручная в быту, гвоздя заколотить или в рыло кому прикладом сунуть. Воевать этой штукой хотя бы и с собственной башкой — занятие сомнительное даже для господина гауптмана. Особенно для него. Где он вообще это лежалое ржавьё раздобыл, скажите на милость?
Как и положено офицеру, для расставаниями с собственной жизнью у него так-то имелось в наличии энное количество табельного, равно как и наградного оружия — тоже, простите, с вензелями. И даже с парой наборных девятимиллиметровых патронов под серебряную пулю, на некрупного вампира, шутили в казарме, гы-гы.
Не смешно, ничегошеньки не складывается.
Куда в итоге подевался чертов штуцер?
Почему никто не слышал выстрела?
Ну не привиделось же им всем, право дело, такое крупное тело посреди дороги поди не разгляди.
Впрочем, а вот и правда, интересно, где сейчас почивает наградной арсенал господина гауптмана?
— Йиржи, плащ подай!
А дальше начался форменный цирк с парадом-алле и дрессированными медведями. Через весь плац от штабного барака к офицерским казармам маршировала колонна.
Во главе ее, насупившись и страдая от постороннего внимания болтающихся без дела сапогов, вышагивал широкими движениями самолично фельдфебель Нейедла в черном кожаном плаще, сжимая под мышкой свой непременный стек, с фуражки его текло за шиворот от ненавистного дождя, но дознаватель продолжал шествовать, гордо выпрямившись и не обращая внимания на щекочущие кожу ледяные струйки.
Сразу за ним подобострастно семенил бледный денщик Йиржи, ему было плевать на страдания фельдфебеля, но все эти прыжки и ужимки долженствовали продемонстрировать старания угодить начальству, коему косточки можно будет поперемывать и после отбоя, с нас не убудет.
Наконец замыкала кавалькаду бедовая патрульная команда во главе с волочащим ноги капралом Прохазкой, только и мечтающим нынче, чтобы потеряться где-нибудь по дороге. Вот только где тут, посреди пустого мокрого плаца, потеряешься?
Впрочем, внимательный читатель отметит, что вольноопределяющемуся Шпорку это деяние вполне себе удалось — сославшись на вечерний осмотр тот шустро сбежал в сторону больнички, заодно заполучив с собой еще и скучающего ефрейтора, даром что ценный свидетель. Будет сегодня судны от пациентов до вечера таскать. А вовсе это и не обидно. Всяко лучше, чем терпеть фельдфебельские крики.
До квартиры гауптмана добрались не сразу. Сперва с полдороги пришлось возвращаться за дежурным — коменданту хватило бы наглости следственную делегацию в личное помещение не допустить. Но в итоге все нужные люди нашлись (некоторые даже не слишком пьяные), сыскались и запасные ключи — переться в морг за вещами господина гауптмана, чтоб ему на том свете икалось, по благоразумном суждении выглядело не самой фартовой идеей.
В общем, к тому моменту, когда фельдфебель Нейедла, пошире расставя ноги для пущей важности, установился в геометрическом центре квартиры господина гауптмана, за окном успело уже изрядно стемнеть.
Вокруг, разумеется, царил сущий свинарник. Господин гауптман состоял в давнем и прочном разводе, а денщика, разумеется, к личным вещам не допускал ни при каких обстоятельствах, так что и прибирались тут примерно никогда.
А где же сам денщик-то?
Оглянувшись, фельдфебель Нейедла обнаружил то, что давно должен был сообразить без всего этого дефиле. Денщик смылся. Возможно, путем прихватив с собой кое-что из того самого наградного ящика.
— Господин комендант, дознанию все очевидно. Беглеца — в розыск, сюда никого не пускать, дверь я сейчас опечатаю. Место преступления, это понятно?..
Произносил подобное фельдфебель, а сам только морщился. Ни черта это не объясняло. Ну разве что искомый денщик спер у подпившего дневального штуцер, прокрался за господином гауптманом, да поскользнулся в грязи, застрелив его снизу вверх в упор, причем так ловко, что никто во всей бригаде даже выстрела не услышал, после чего дал деру с награбленным, да и штуцером в придачу. Впрочем, чего только дознаватель не навидался в этом богом забытом месте, впору поверить что…
Только тут Нейедла сообразил, что его уже никто не слушает. Более того, сгрудившиеся отчего-то в дальнем углу помещения сапоги как-то особенно тоскливо пырят куда-то в сторону, лишь бы не за спину фельдфебелю. Только бы не в сторону двери.
Только тут Нейедле хватило ума одним прыжком развернуться, при этом зачем-то отчаянно, в бесполезном защитном жесте выставляя впереди себя зажатый в вытянутой руке щербатый стек.