Не то чтоб он был так уж неспособен настоять на одолжении, совсем даже напротив; но с некоторого времени он пребывал в состоянии духа довольно злобном, так что опасался тотчас сорваться на крик, после чего остался бы вовсе без квартиры, а искать сейчас жилье ему было совершенно непозволительно. Он был раздражен своей бедностью, пускай ее и не стыдился; но даже стесненное состояние перестало в последнее время тяготить его, и без того склонного к ипохондрии. Бытовыми вопросами с некоторых пор он совсем перестал и не хотел заниматься. Никакой долг хозяйке, в сущности, его не беспокоил, что бы та ни замышляла против него с приставаниями о платеже, угрозами и жалобами. А вот сама по себе необходимость в общении с посторонними людьми — уже была способна поднять его ни свет ни заря.
Впрочем, лишь преодолев гудение тугой стальной пружины и захлопнув за собой парадную, молодой человек наконец почувствовал ту невозможную тревогу, и то заметное облегчение, что он только что испытал.
«На какое дело хочу покуситься и в то же время каких пустяков боюсь! — подумал он со странною улыбкой. — Это все от безделья. Лежать так днями на диване, перебирая досужие мысли, разве это дело? Устремления любые только и хороши, что своим деятельным воплощением. Взял себя за микитки, встряхнул как следует, и дуй вперед, как по накатанному пойдет. А если сомневаться да всего бояться, то никакие измышления не помогут, только хуже сделают. Судите сами, разве это серьезно? Совсем не серьезно. Выходит, одними фантазиями сам себя тешу; игрушки! Да, пожалуй, что и игрушки!»
Подумав так, молодой человек свернул по переулку, направившись к ближайшему мосту, причем сделал это скорее машинально, одною мышечной памятью, нежели по доброй воле, потому как, только уткнувшись носом в тухлую воду канала, а руками нащупав в полутьме мокрую свинцовую краску перил, он вдруг сообразил, куда его понесла нелегкая.
Первоначальные намерения его были совсем другими.
— Ай-ай, молодой человек, нарушаете, нехорошо.
— А?
Обернувшись на голос, наш герой сперва никого там не обнаружил, и лишь как следует приглядевшись, различил в туманном полумраке фигуру. Это был человек лет пятидесяти, росту повыше среднего, усатый, дородный, с широкими и крутыми плечами, что придавало ему несколько сутуловатый вид. Ко всему, в этот раз был он щегольски и комфортно одет и в виде исключения смотрелся осанистым барином, почему-то предпочтя для столь ранней встречи именно такой образ.
— Иванович, не подкрадывайтесь так ко мне! — вскинул руками юноша.
— Для вас, товарищ Тютюков, я буду исключительно «господин Иванович», — сухо уточнил мужчина. — Мы договаривались о встрече еще на вечер, я вас по каналам ловить не нанимался.
Иванович с этими словами, придерживая левою рукой суконную шляпу, склонился к каналу и смачно харкнул в его туманные глубины.
— Надеюсь, вы не топиться сюда пришли? Потому как сумки с парным мясом, по дурной местной традиции, я при вас не вижу.
— Зачем вы здесь? — огрызнулся в ответ молодой человек, поглубже запахивая худой плащ.
— Ну как же, голубчик, — господин широко, во все зубы усмехнулся, как будто того подначивая. — Спрос с вас снимать. Судите сами, на явку не явились, вскочили потом в такую рань чуть не в одном исподнем, совершили попытку, стало быть, покинуть расположение. В наше время и не за такое спрашивают. Или у вас есть как объясниться, а, Христо? Или как вас там на самом деле кличут в ячейке. «Боцман»? — названный так Тютюков при этом невольно дернул головой. — Да пусть бы хоть бубновый валет, мне наплевать. Чего молчим, давайте разговаривать, покуда с вами по-человечески беседу проводят.
— Не мог я… не получилось вчера прийти, господин хороший, — и отчего-то при этом размашисто перекрестился.
— А вот этого не надо, жалостивить меня потом будете, в совсем другом месте. Так куда же вы это направлялись, скажите на милость?
— Сам не знаю. Сомнения одолели.
— Сомнения — это хорошо, сомнения — это правильно. Вам, Христо, по возрасту положено во всяком сомневаться. Но также вам положено — и тут я особо настаиваю — при всяком возможном сомнении советоваться со своим куратором. Прошу любить и жаловать, — с этими словами мужчина церемонно раскланялся, стараясь при этом по-прежнему особливо держать собеседника в своем поле зрения.
— Я сейчас не о нашем общем деле, господин Иванович, в нем я как раз ничуть не сомневаюсь. Тверд и морально устойчив, как нас учили вожди. Я в себе сомневаюсь. Тот ли я исполнитель и проводник линии Партии. Ведь ежели так посудить, кто я есть? Вчерашний школяр без особых талантов, таких, как я, долго ли сыскать? Да и поглядите на мое бытование, питаюсь нерегулярно, снимаю угол, работы толком нет. Чтение ночами да посещение собраний — пожалуй, единственное полезное, что я ежедневно предпринимаю. И тут появляетесь вы.