Тот ни во что такое в итоге не уперся, и это составляло отдельный удивительный факт.
Потому что буквально в метре от дознавателя, издавая протяжные сиплые звуки, стоял собственно покойный господин гауптман. Фельдфебельский же стек аккурат уходил в раскуроченную насквозь головизну свежепреставившегося.
В глупейшем положении оказался фельдфебель Нейедла в тот момент, я вам доложу. Такого никому не пожелаешь, даже бригадному дознавателю.
Ну, а дальше случилась уже натуральная вакханалия.
3. Шатуны
Она не греет никого
Она не светит никому
Она приводит всех к заветной цели
Бутусов
Дубак сегодня какой.
Ты в очередной раз зябко поеживаешься, пытаясь не замечать тянущий холод, карабкающийся от посиневших копыт к самому сердцу. Это спазматическое дрожание пронизывает тебя насквозь, напоминая скорее затяжной приступ, нежели защитную реакцию изможденного тела на условия внешней среды. К холоду и сырости ты привык, сколько дней, недель, месяцев ты вот так бродишь серой тенью между лежащих вповалку замшелых стволов, давно пора смириться с сыплющим сверху дождем, хлюпающей под копытами грязью, трущимися о саднящие бока сучьями, неустойчивым гнильем валежника. Эта привычка уже давно стала твоей второй натурой, сколько ни пытайся припомнить, когда было иначе — все бесполезно, даже отрывочных образов не порождают мучительные усилия в твоей тупой башке. Однако хотя ты смирился с неизбежной промозглой хмарью мертвого леса, теплее тебе от этого не станет. Теплее и суше.
И даже наоборот, каждый раз, выходя в сыск, ты словно вынужден заново открывать для себя эти новые реалии, в которых каждый шаг дается тебе через силу, каждое движение одеревеневших мышц вызывает все новый болезненный спазм, так что сопротивляться при движении приходится не столько косной среде, жаждущей тебя окончательно погубить, поглотив без остатка, сколько уже бессилию собственной туши.
Твои копыта не желают ступать, твое рыло не желает подниматься от вонючей жижи, твои полуослепшие от вечного сумрака зенки едва различают что-то на пару шагов вперед.
Ты движешься на одной лишь механической воле к жизни, ты помнишь, что от результатов этого движения зависит само твое дальнейшее существование. Остановишься — вскоре околеешь, двинешься неосторожно, наступишь на нечаянный гриб — околеешь разом, вернешься ни с чем — останешься без пайки, а значит, назавтра так и так околеешь.
Движение — жизнь, врали философы, но для тебя эта бессмысленная максима приобрела вполне физическое воплощение.
Двигай копытами, меси глину, води башкой, всматривайся, внюхивайся, ищи, найди и вынеси.
Выживи.
Все твое существование сосредоточено на двух вещах. Сковывающей тебя ледяной сырости и тех самых грибах.
Ты не думаешь о том, откуда они берутся, ты не знаешь, что с ними делают там, позади, где остались сырая лежанка и полуголодная пайка, ты даже не до конца разумеешь, что из себя эти грибы представляют. Важно помнить лишь, что они убьют так же верно, как упавший прямиком на башку трухлявый ствол, стоит тебе лишь на миг забыться, отойти от предписанной последовательности действий. Сунуть свое поганое рыло туда, куда лезть не велено, двинуть туда, где быть не положено, сделать все иначе, чем предписано.
Сам этот лес тебе неоднократно и весьма доходчиво продемонстрировал, что бывает с подобными умниками. Они до сих пор там и лежат, врастая костями в разросшуюся ткань грибницы, сверкая во мраке пиками желтых клыков меж истлевающих костяных челюстей. Лежат, понемногу становясь декорацией этого леса. Теперь их копыта и бошки навеки стали частью пейзажа, в вящее назидание потомкам.
Охота на гриба не прощает. Его сыск — тонкое искусство.
Хоть и белеет он в темноте и даже немного светится в тепловом спектре, но заметить его в плотном лесном тумане возможно лишь за пару шагов, а определить заранее на глаз и вовсе нереально. Куда вернее ты услышишь в итоге под ногой легкий пластиковый хруст ломаемого капсюля, и уже буквально мгновение спустя вертикально вверх вдоль сжигаемых заживо копыт от шляпки гриба навстречу твоему изумленному рылу рванется фонтан огненных спор, защита от которых столь громоздка, что с тем же успехом можно пытаться двигаться через лес верхом на дизельном штурмпанцере.
Со всеми вытекающими из подобного подхода последствиями.