Раньше предпочитали не так — поход в лавку был делом остросоциальной направленности. Обсудить кусок — достаточно ли свеж, отвесить кулек — довольно ли увесист, похвалить продавца за лихой вид и чистоту в заведении, пожурить детей да выклянченные сласти. В конце концов, просто поперемывать косточки одним соседям с другими.
Где теперь те соседи? Одни, сказывают, давно уж как воспользовались золотым билетом в заморские дали — ни весточки с тех пор от них, как в воду по пути канули. Неужто за океаном спутник так уж плохо ловить стал? Другие, врут, были за грехи их тяжкие перед государем-амператором взяты в железа да отправлены ковать щит и меч. Как говорится, спасибо, что не голову с плеч. Те же, что остались, предпочитают теперь и дома сидеть, и другим не отворять — целее будешь. Быть может, таковских было и вовсе большинство, да только как отличить пустую квартиру от попросту притаившейся, ежели на звонок никто не отвечает?
А как явится околотошный с профилактической беседой, так там за дверью тем более молчок. Нет здесь таких. Больше не проживают. Приходите позже. Нет, на словах передать не можем, адресат выбыл.
Такие вот времена. Все дети как есть — на домашнем облучении. Обдристант с тоталитарным диктантом, так уж удобно встык случились. Потому нет больше никакого толку никому из дома выходить. Как будто вообще в доме никого не живет. Только вода предательски шумит в фановых трубах, выдавая истинный объем народонаселения и возросшего согласно неусыпному радению министров-капиталистов народного потребления. Вот яйца, в желтых листках пишут, из продажи совсем пропали, кто же их скупил да проглотил? Не сами же они извелись из-под курицы-несушки.
Так что чуял Славко, что нет, не весь рассосался их дом, от ожиданий тягостных да раздумий горьких, почитай что все тут же и остались, только скрываются. От самих себя, от пригляда околтошных, а главное — друг от друга глаза прячут, так папенька говорит. Тут ему Славко внезапно верил. Человеку правда всегда больнее всего, зачем показывать соседям свою слабость. Пусть лучше думают, что все и правда из дома поуехали, оставив дом на поругания посыльным да домовым мышам на радость Гладиславу.
Славко, выбравшись на лестничную клетку, первым делом прислушался, как за спиной ворочаются тяжкие засовы. Папенька завсегда за этим следит, чтобы всякая щеколда и прочий запорный инструмент повсеместно оставались тщательно употреблены по назначению. Однако же не сомневайтесь, в отличие от прочих соседей, папенька боится отнюдь не чуждого проникновения — будучи ответственным квартиросъемщиком двадцать с гаком лет как, чего ему опасаться тех же околотошных. Он думает лишь о том, чтобы внутри все было под контролем. Славко поморщился и смачно плюнул в пролет, привычно замеряя время полета в секундах. Такой себе опыт на тему всемирного тяготения.
Шлеп! Звонкая пощечина плевка эхом донеслась обратно вверх по пролетам.
Славко не терпел своего папеньку, однако же и нарочитое презрение к его усилиям предпочитал проявлять исключительно по наружную сторону стоеросовой двери.
Впрочем, смачный плевок этот предназначался и этому дому в целом. Его обшарпанным стенам, его перепуганным жильцам, его старым затертым перилам, что видели уже столько эпох и проводили столько поколений, что не можно толком и упомнить. Да и что ему до них до всех, стоит и стоит, дом и дом. Ничем не лучше иных, разве что с претензией на старину.
Славко бывал как-то в других домах по случаю. Каникулы там или просто выходной. Всегда можно прихватить с собой пачпорт — и на вылазку. Ну, раньше можно было.
А там, конечно, все не так, где-то и бардака больше, а где-то — и орднунга. Кто-то отремонтирован с иголочки, а какой-то дом тоже вон, стоит развалиной, гордится свой древностью. Только у каждого та древность, выходит, что своя. Кому сто лет в обед, а кому и сто верст не крюк. И все очень собой гордятся. Только Славко к той гордости привык относиться скептически. От всякой гордости — в доме мыши заводятся, это вам Гладислав подтвердит. Плитка трещит, паркет скрипит, ставни дребезжат старческой немочью вставной челюсти. А кто не гордец, у того, глядишь, и в парадной прибрано, и житель не таится за пятью засовами, будто той засов кого из них хоть раз спасал. А то скорее и напротив — загнали сами себя в мышеловку и сидят.