А что жрет всякую дрянь и пацанам предлагает, так то ж по-братски, чтобы не в крысу упарываться. И то сказать, только я его до неотложки через забор тащил, наверное, раза три. И главное, ты подумай, пена у него изо рта валит, а у самого при этом — улыбка до ушей. Как будто он уже там, в райских кущах чифиря гоняет.
Ну нет, думаю, туда мы токма вдвоем, такой у пацанов зарок. Куда если идем — то всем гуртом, всей ватагою.
Вы только не ошибитесь, я не дурачок какой. Подумать так, вся эта наша пацанская дружба гроша ломаного не стоит. Наступит пора — и разбежимся как родненькие, каждый в свой угол, всякий по своей дорожке. Кто хотя бы раз менял школу — знает. Дружба она до первого поворота, как только скрываетесь вы с пацанами друг ото друга из виду, сразу же оно как и не бывало. Повстречаешь порой на улице кого — о, какие люди, привет-привет, ну ты заходи. Никто никогда никуда, конечно же, не зайдет.
Да и так — что сказать, если совсем прижмет вохра, или схватят кого из наших, разве что пойдет в околоток биться, своего вынимать? Да ничуть не бывало. И родители не пустят, и сами мы не пойдем. Пацанва она друг за дружку горой только вот так, пока одна, пока кучей, пока особняком.
Тот же Штырь, его же полюбас возьмут однажды с пакетом дряни. Как есть возьмут, он покуда на тоненького бегает, но не может же ему так везти вечно, правда? «Фартовый я», повторяет Штырь. Но все это ерунда. Просто пока взрослым дядям на него пофигу. И родителям, и ювеналке, и даже вохре, даром что она за ним вечно бегает.
Так ей положено — бегать. За то ей денежное довольствие. Но коли наступит надобность следаку околоточному палку в отчете нарисовать под конец квартала, али попросту висяк какой обнаружится под бдительной инспексией из главка, тут же нашего Штыря на свет божий вынут, отряхнут от пыли и дорисуют от души в личное дело таких приключений, что свет белый не видывал. Даром что несовершеннолетний. Зато каков орел!
Живо в околотке станет не орел, а чучелко для набивания, знамо дело, видали и не такую оказию, буквально в соседнем дворе был случай. «Надеюсь, ты понял теперь, с кем не надо водиться?» — это папенька мой насупленные речи толкал, сверля мне затылок взглядом. Понял-понял, всё я понял.
И в тот же день незаметно из шкапа деньгу в полимпериала потырил. Чтобы знал, значит, как пацанов бранным словом обижать. Мы на ту деньгу сидра два ящика разом купили, на заброшку снесли да выдули в один присест, только дым коромыслом стоял.
Такие у нас тут развлечения. То футбол в бассейне охлаждения, то салочки в реактором цеху, то сифа в барботере. Каждый день как новый, каждый вечер — как в первый раз. Потому весь остальной мир с его гнилыми заботами и серыми буднями казался нам текущим мимо потоком непреходящей сансары, от которой только и бежать, что за забор.
Таково оно — истинное противостояние скучных жаворонков и лупоглазых сов. В полном небрежении друг другом. Там — свое, тут — свое. И никакой между ними связи.
Но иногда так случается, что наши миры так-таки поневоле сводит воедино, и я сейчас не об очередном рейде визгливой вохры. Как ни крути, а мир заброшки все-таки встроен в чуждое нам пространство за забором, и случается такое, что внешние сигналы умудряются проникать даже за толстенную крышку саркофага.
Вот и сегодня, мы с самого утра начали сбредаться на точку не столько ради обычного своего досужего времяпровождения — стену забомбить в олдовом стиле Дурого, свежими мемами пацанов порадовать, по лестничным пролетам взапуски погонять — это все само собой, собственным чередом и своеобычным порядком. Повод был куда менее прозаичным и, можно даже сказать, редким.
О том шептались между собой пацаны, про то бубнил себе под нос вечно гнусавый Штырь, а уж как я сам разорялся! Только и дел, что начинать теребить всех вокруг, попеременно хватая то за пуговицу, то за рукав.
— Ребзя, слышали, да?
Ребзя уже сто раз всё слышали, но даже не морщились. Напротив, всех как есть заедала одна и та же тревожная мысль — али пропустим, али проглядим! Это мы-то, с нашей лучшей точки!
Да быть того не может.
Впрочем, конечно, не очень-то кто-нибудь отдавал себе в том отчета, а чего это мы, собственно, всполошились.