Гаттак вздрогнул. Безропотно? Он знал, что на планете есть как минимум пять зон, где «безропотность» низших вызывала сомнения. А иначе зачем создавать вооруженные силы, военно-морской и военно-воздушный флот? Зачем гнать человека в космос и устраивать там аванпосты? Только ли из-за демонов?
Гаттак сомневался. Бывали в его жизни дни, когда он не понимал этот мир, и в такие дни он чувствовал себя особенно беззащитным. В любой момент, в любую секунду мысли, терзавшие его душу, могли навлечь на него беду. Бор не прощал малодушия, Бор не прощал инакомыслия. Но самым страшным грехом Бор и его церковь считали маловерие. Именно этого Гаттак боялся более всего — утратить веру в Бора, лишиться Его покровительства.
Еще минуту Гаттак усердно повторял слова единой молитвы, чтобы заглушить в своей голове терзающие его вопросы. Не здесь! Не на базе! Быть может, в Пустоши он задаст их сам себе. Он будет думать об этом там. Там, где его мысли и чувства не будут видны Бору. Там, где Гаттак сам решает свою судьбу. Гаттак молился так истово, что начал впадать в оцепенение. Это чувство посещало его довольно редко, в основном в моменты особой душевной слабости. Но никогда еще он не ощущал присутствия Его — Бора — так остро. Казалось, еще мгновение — и Бор ответит на его молитву, снизойдет до своего чада и успокоит своим голосом, утешит своей любовью, вразумит своей мудростью.
— Очень похвально, кандида… эмм… пилот Гаттак.
Знакомый голос вывел Гаттака из священного транса. Парень вздрогнул, перевел полные слез глаза на входную дверь и увидел начальника академии. Немолодой уже, но довольно крепкий старик в парадной форме сухопутных сил Родины стоял в дверном проеме, ожидая приглашения. По старым армейским обычаям, если подчиненный удостаивался отдельного жилья, порог этого жилища без разрешения не смел переступать никто.
Гаттак чуть заметно кивнул, и начальник академии вошел в комнату. Плотно прикрыв за собой дверь, он в два огромных шага прошел к заправленной кровати парня и сел на ее край. Гаттак поднялся с колен и встал по стойке смирно, как это предписывал устав. Полковник Горр пристально посмотрел на подчиненного.
— Вольно, пилот, — спокойно сказал он, и Гаттак позволил себе принять более расслабленную позу.
Несколько секунд, показавшихся парню вечностью, начальник разглядывал новоиспеченного пилота, а после заговорил:
— Через несколько часов я перестану быть твоим начальником.
Гаттак молчал, не отводя глаз от старшего по званию.
— Знаешь ли ты, что меня сейчас тревожит, Гаттак? — аккуратно, словно шахматные фигуры на доске, расставил слова полковник Горр.
Гаттак покачал головой. Он не знал, да и не мог знать мыслей командира. Горр выдержал еще одну паузу, на этот раз более длинную. Все это время он пристально изучал мокрое от слез лицо Гаттака. Командира, казалось, терзал какой-то вопрос. Из тех, задать которые напрямую труднее всего. Гаттак чувствовал этот страх. Чувствовал и понимал: раз полковник пришел к нему лично, трудного разговора не избежать. Так и вышло.
— Как тебе это удалось? — наконец решился Горр.
Гаттак на секунду замешкался:
— Я вас не понимаю.
— Я имею в виду тот вопрос на экзамене.
— Я ответил так, как велело мне сердце, — спокойно ответил Гаттак. — Разве не в том смысл экзамена, чтобы по ответам кандидата сделать выводы о его профпригодности?
— Я не о твоем ответе, Гаттак, — выдохнул начальник академии, еле заметные поглаживания бедер выдавали его волнение. Наконец он решился озвучить свои мысли. — Легко ответить на вопрос, который знаешь заранее.