Разговор, при всей его забавности, начинал мне надоедать, так что я решительно встала и, вытянув из-под Полин свою куртку, засунула руки в рукава.
— Нравишься! — настаивала на своем алхимичка. — Чем он тебя не устраивает, а?
— Слушай, — устало сказала я, застегивая верхнюю пуговицу, — если он такой замечательный, может быть, ты и станешь с ним встречаться?
И, оставив Полин обдумывать столь оригинальную мысль, вышла из комнаты.
Дорога моя была короткой и знакомой. Выйдя из Академии, я прошла два квартала, повернула направо, потом — налево, миновала деревянную афишку, на которой сиротливо болтались три пергаментных листка: два — с указами царя-батюшки, спешно доносимыми до народа, и один — рекламный, предвещающий визит очередного знаменитого эльфийского менестреля. Первые два были хоть мокрые (еще бы, мело всю ночь), но чистые, на третьем же, кажется, отметилась добрая половина всех жителей столицы. Судя по лексике, половина была гномьей, недолюбливающей эльфов по расовому признаку, — учитывая же изящность оборотов, походило, что гномий слог обрабатывали наши, местные менестрели, стремящиеся хоть так отвадить конкурента.
Корчма была на месте, ухитрившись пережить очередной Новый год. Более того, выглядела она относительно целой и сохранной: дверь на петлях, слюда в окнах, крыша на стенах. Впрочем, за это содержателю стоило бы благодарить администрацию Академии — если бы не вчерашний бал, адепты праздновали бы здесь, а вот тогда наутро чего-нибудь точно бы недосчитались.
К передней стене трактира была прислонена лестница, на которой изящно балансировал эльф с кистью и ведерком краски. Другой эльф, сжавшись в трясущийся комок и натянув мохнатую ушанку по самый малиновый нос, расхаживал внизу, покрикивая на первого и давая ему ценные указания. Верхний вяло отругивался, грозился уронить на коллегу ведро или намалевать на вывеске его портрет — вместо заказанного хозяином демона. Нижний хмыкал, натягивал ушанку еще ниже, осторожно дышал на замерзшие ладони и любовно протирал пальцем запотевшие камни на перстнях. Как всякий истинный эльф, он предпочитал заработать на жизнь любым достойным трудом, нежели спустить ювелирам фамильные драгоценности.
Обогнув парочку по широкой дуге — вряд ли мою макушку обрадует близкое знакомство с ведром! — я потянула на себя тяжелую дверь.
По неурочному времени в корчме было пусто. Очаг еще не топили, так что я не спешила расстегивать плащ. Хозяин, опершись на стойку, хмуро листал большую растрепанную книгу — судя по тому что он периодически окунал перо в чернильницу и делал на страницах пометки, книга была не чем иным, как Основной Финансовой Сводкой.
Чернильниц, кстати, было три штуки — по числу цветов чернил. Заметив это, я только больше утвердилась во мнении, что пришла на рабочее место в самый разгар бухгалтерских операций.
— Доброе утро, — осторожно сказала я, обнаружив на стойке еще несколько книг, все со значком гномьей юридической библиотеки.
— Кому доброе… — скорбно протянул корчмарь, еще ниже склоняясь над расчетами.
— А что случилось? — Я не глядя цопнула ближайшую книжку, небрежно ее пролистала. М-да. «Экономическое законодательство стран Седьмого союза, как то: Лыкоморья, Аль-Буяна, Хох-ландии, Эльфьих Лесов и Королевства-Под-Горами — редакция от 26 цветня 3856 года».
— Чего-чего… Податной Приказ, вот чего! — Пошелестев страницами, гном предъявил мне сплющенный свиток с болтающейся на одной нитке царской печатью. Печать смотрелась уважительно, свиток тоже — эльфийская бумага (то есть на деле-то она хох-ландская, но для покупателей в Хох-ландии живут одни эльфы!), дорогие водостойкие чернила. Царские приказы всегда жили богато, а уж Податной, специализировавшийся по налогам, вообще считался самым райским местом из всех возможных. Напрасно, кстати, считался — его работу царь-батюшка курировал лично, выцарапывая у работников любой «ненароком завалившийся» под ковер золотой.
— Кгхм… Ну что же, желаю удачи. — Особенного сочувствия из меня что-то не выдавливалось, так что я поспешила закончить с предисловием и перейти к собственно основной части: — Я чего пришла-то. В этом году график как, прежний остается? И расценки?
— А ты вообще-то здесь больше не работаешь, — буркнул работодатель, вырисовывая в книге какую-то хитрую бухгалтерскую загогулину.
Сначала я не поняла, что он сказал. Потом до меня дошло; я задохнулась от возмущения, несколько секунд пытаясь выдавить из себя хоть какое-то слово. Правильно оценив мою внезапную молчаливость, гном быстро прикрылся книгой, предусмотрительно отодвинув подальше все три чернильницы, вполне подходящие на роль метательного орудия.
— Не поняла, — сдержавшись, ледяным тоном сказала я. — То есть как это не работаю?
— Ну того… этого… — Корчмарь, видно, сам уже сожалел, что брякнул новость вот так, в лоб, теперь он прикидывал, во сколько обойдется срочный капитальный ремонт. — Не работаешь, значить… Ты ж магичка без этого… как его? — сер… чер… чертификата?
— Так осенью вы меня, кажется, и без сертификата приняли?
— То осенью было, — вздохнул гном. — Эх, Яльга-Яльга… Ну шоб тебе чертификат заиметь где, а? Меня ж податные к стенке прижали: где: мол, копия-то его, чертификата? Ах это как: у вас работает адептка? Эксплуатация, сталбыть, неквалифицированного детского, можно сказать, труда? А ну как у вас кто пострадает от ейных мажьих фокусов? Ну и предъявили мне статью расходов… двадцать золотых каждую седмицу…
— Понятно, — кивнула я. — Двадцать золотых — оно, конечно, так. Это аргумент весомый.
Волна Эллер-Минца, пожалуй, была бы немножко весомее, но — на счастье экс-работодателя — проверять, так ли это, я все-таки не стала.
Так и закончилась моя подработка — а вместе с ней закончились и деньги. Наступили суровые, голодные времена.
Где-то через три дня в жизни произошло совершенно неожиданное событие. Как и полагается приличным романтическим событиям из приличных романтических книжек, оно случилось под вечер, а точнее — часиков этак в пять, когда за окном уже начинало смеркаться и Полин, терзаясь, решала невероятно трудную дилемму: зажечь свечи или пока так посидеть. Со свечами было слишком ярко, без свечей — слишком темно, и девица никак не могла решить, которое из зол является меньшим.
Мне были чужды терзания столь возвышенной души. Я сидела на кровати, подпихнув между спиной и стеной тощенькую казенную подушку и укутав ноги одеялом. Над левым плечом у меня сиял дохленький, но работающий световой пульсар, а на коленях лежал «Справочник боевого мага». Я сосредоточенно разглядывала картинку, изображавшую атакующего василиска, когда в дверь неожиданно постучали.
— Войдите! — пригласила Полин, продолжая медитировать на незажженную свечу.
Дверь открылась; увидев, кто стоит снаружи, я заинтересованно выпрямилась на кровати, заложив «Справочник» указательным пальцем.
Это был Валентин де Максвилль, некромант с первого курса. Раньше мы с ним почти не пересекались, но слухи быстро разносятся по Академии, и потому я отлично знала, что оный Валентин есть младший сын и наиболее вероятный наследник одного из известнейших банкиров Лыкоморья. Странно, но оный банкир был человеком, правда с незначительной примесью эльфийской и гномской крови. Он был единственным исключением из правила, утверждавшего, что добиться успеха в банковских делах может только гном, и никто, кроме гнома.
Происходя из столь, прямо скажем, небедной семьи, Валентин великолепно одевался, с шиком ухаживал за девушками и конкурировал с Генри Ривендейлом за первенство в девичьих мечтах. Вампир, впрочем, стабильно оставался впереди; возможно, это происходило из-за того, что Генри очаровывал адепток непроизвольно, не прикладывая к этому ни малейших усилий.