Он прибудет как раз в нужную минуту и упросит командира послать его на передовую, в самое пекло, где идут страшные бои. Честь офицера и военная присяга предписывают ему бороться до последней капли крови. Он еще успеет спасти сотни тысяч несчастных от позорного плена.
«Капитан Кизеветер! Помни о капитане Кизеветере!» — говорил он себе. Капитан Кизеветер из третьей батареи целый день не выходил у него из головы. Когда-то во Франции враг разнес в щепы три орудия из батареи этого Кизеветера. И когда французы штурмовали последние остатки батареи, он со шпагой в руке встал перед ними. И пал! Разве это не завидная смерть?
Вечером Фабиан был в прекрасном настроении, он пил вино в «Звезде» и утешал Росмайера, который все еще не получил денег от Румпфа.
— Скажите гауляйтеру, чтобы он последовал за мной в Воронеж, там для него найдется дело!
Он был настроен, радостно, почти торжественно, ибо принял решение, подобающее, как ему казалось, мужчине.
На утро следующего дня он появился уже в капитанской форме, со всеми орденами на груди. Он вызвал второго бургомистра, степенного, честного человека, и передал ему городские дела. Как отнесется к этому Таубенхауз, ему было безразлично, он повиновался только своему внутреннему голосу.
— Да что вы это! Зачем вам на фронт? — спросил крайне удивленный второй бургомистр, уже пожилой человек. — Ведь вы незаменимы как обер-бургомистр,
— Незаменим? — переспросил Фабиан, презрительно рассмеявшись. — Разве вы не знаете, что нет незаменимых, когда родина в опасности? Фронт зовет меня! Вы понимаете, что это значит? Фронт зовет меня! — повторил он.
С этой минуты Фабиан почувствовал себя свободным человеком. У него осталась только одна задача — соблюсти приличия и сообщить гауляйтеру о своей отставке. А как офицер он хотел оставаться корректным до последней минуты.
Когда он вошел в служебный кабинет гауляйтера, помещавшийся теперь в небольшом зале ресторана «Звезда», он, к своему удивлению, нашел там только ротмистра Мена, которому и сообщил о цели своего прихода.
Лихой ротмистр Мен как-то странно посмотрел на него.
— Меня удивляет, что вы так внезапно решили отправиться на фронт, — сказал он. — Конечно, служение родине превыше всего, и я без лишних слов даю вам все разрешения, которые вам нужны. Господин гауляйтер в отъезде, как вы, вероятно, знаете.
— В отъезде? — спросил Фабиан, — Я только позавчера играл с ним на бильярде, и он ни словом не обмолвился о предстоящем отъезде.
Ротмистр улыбнулся.
— Надо думать, он хотел избегнуть лишних разговоров, — ответил он. — Его поездка была решена уже довольно давно. Он выхлопотал трехнедельный внеочередной отпуск и сегодня в десять утра отправился в Турцию. Вы ведь знаете, у него теперь новая причуда — поместье на берегу Мраморного моря.
Фабиан кивнул.
— Да, гауляйтер с увлечением рассказывал мне об этом поместье. И вы считаете, что он вернется через три недели?
Ротмистр Мен рассмеялся.
— А как же иначе? Ясно, что вернется. Куда же он денется?
Фабиан был достаточно тактичен и осторожен, чтобы не высказать вслух своих сомнений; он распростился с Меном и ушел.
«Дождетесь вы возвращения гауляйтера, как бы не так! — с презрительной усмешкой думал он, спускаясь по лестнице „Звезды“. — Румпф знает, что мы летим в тартарары, знает это не хуже меня. Только дураки еще могут этого не видеть. Неудержимо, как море, хлынут через Украину и Польшу русские армии, а тогда и войска союзников волной покатятся к границам Германии и Франции, из Италии, с Балкан. Конец, конец, разверзлась преисподняя. Нет, Румпф не вернется!»
Он пошел быстрее, чтобы успеть сделать еще кое-какие покупки. Редкие хлопья снега падали с неба, тусклое солнце пряталось за облака.
Вечером Фабиан отправился в Якобсбюль попрощаться с Вольфгангом.
На полях лежал темный снег, но в свежем воздухе уже чувствовалось дыхание весны.
На улице перед домом Вольфганга стоял автомобиль. Должно быть, у него гости? Тут, снаружи, как будто произошли какие-то изменения. Старый деревянный забор восстановлен, от садовой калитки проведен электрический звонок; на входной двери, которая освещается яркой лампой, — второй звонок с особенно резким звуком.
По открыла ему все та же скрюченная, похожая на ведьму Ретта, и голос ее, как всегда, звучал хрипло.