— Добрый вечер, — говорит пришелец. — Моя фамилия Принцев. Я вот ехал домой — отпуск я получил. Поощрительный. И ехал домой, а меня — заарестовали.
Всё — сплошная ошибка. Зачем же прямо с порога в чём-то оправдываться и извиняться? Не так нужно ставить себя с первой же минуты пребывания в камере для арестованных солдат (матросов).
Ошибку заметили все и сразу.
— Домой ехал? — деловито спрашивает Злотников. — Арестовали? А сколько суток схлопотал?
— Да вот: десять суток. От самого начальника гарнизона.
Камера в ответ вздрагивает от хохота.
— Ещё один прибыл! — кричит Косов.
Злотников даже как-то добреет при этом сообщении новичка.
— Ну, заходи, заходи! Садись! Мы своему брату-бандиту завсегда рады.
Принцев тихо-робко пытается возразить:
— Но я не бандит…
Ничего не понимая, он садится на принесённую с собою табуретку и смущённо молчит.
— А за что арестовали? — спрашивает Бурханов.
— Не знаю.
— Ты нам ангелочка здесь не корчь из себя! — грозно говорит Злотников. — Признавайся: что натворил!
— А ничего. Совсем ничего. Мне на вокзале пересадку надо было сделать, чтобы на другом поезде следовать дальше. А мой поезд, оказывается, только завтра будет. Тогда я пошёл в гостиницу, чтобы переночевать там культурно, а мне та женщина, которая там в окошке сидит, и говорит: «Местов нету, а для солдат у нас в городе специальная гостиница есть на улице Чернышевского». Ну вот я и пришёл сюда по вышеуказанному адресу. Спрашиваю, где, мол, тут у вас гостиница для солдат? А комендант гарнизона, полковник этот, и привёл меня сюда. «Вот, говорит, твоя гостиница!» И дал мне десять суток.
Взрыв хохота. У Косова на глазах выступают слёзы, Бурханов брыкает в воздухе ногами, а Лисицын визжит от восторга.
Часовой в коридоре с беспокойством оглядывается на дверь с надписью КАМЕРА № 7 для арестованных солдат (матросов).
— Так ты гостиницу искал? — говорит Злотников. — Ну, располагайся! У нас тут — камера типа «люкс»!
Ему подыгрывает Бурханов:
— А ну дыхни!
Принцев покорно выполняет приказ.
— Э-э, так ты выпимши, братец!
— Так я ж ведь совсем немного! Стаканчик портвейна пропустил на вокзале!
— А пить в армии запрещено! — говорит Злотников. — Понял?
— Так ведь и тот полковник, что меня арестовал, — он тоже был пьяным! Он же шатался весь, и язык у него — аж заплетался! Он и запаха моего не мог почувствовать!
— Не изворачивайся!
Принцев не слушает мудрого совета и продолжает загонять себя в угол:
— И в Уставе пить не запрещено… Там про это ничего не сказано — это же все знают!
— Ты нас тут не уговаривай! — сквозь смех говорит Бурханов. — Натворил делов — теперь и отвечай по всей строгости советских законов!
Злотников подводит итог случившемуся:
— Значит так, сынок: будем тебя перевоспитывать!
И потирает руки от удовольствия.
Столовая гауптвахты.
Арестанты ужинают. Каждый смотрит в свою миску. Но вот Лисицын выхватывает у Принцева кусок хлеба и продолжает жрать, как ни в чём не бывало.
— Как же? Ты — зачем? — возмущается Принцев и тянется было за своим хлебом, но получает по рукам.
— Но это — мой хлеб, а не твой! Отдай! — Принцев потрясён и растерян.
А Лисицын спокойно продолжает жрать.
Злотников подаёт хороший совет:
— А ты — в рыло его! В рыло его двинь!
Полуботок с удивлением, впрочем, мимолётным, смотрит на участников этой маленькой сценки.
Камера номер семь.
Лисицын исподтишка бьёт Принцева по затылку, а когда тот поворачивается, — делает вид, что страшно занят чтением Устава.
Так повторяется несколько раз.
— Ну хватит! — не выдерживает Принцев. — Чего тебе от меня надо?
Лисицын с изумлением отвечает:
— А это я, что ли? Это вот он — носатый! — показывает на Аркадьева. — Это он!
— Но ведь я же видел, что это ты, а не он!
Злотников опять подаёт дельный совет:
— А ты двинь его по роже! Двинь! Ведь ты же не простой солдат, как все мы тут, а пограничник! Защитник наших священных рубежей!
Лисицын придвигается на своей табуретке к Принцеву. Гнусно, издевательски смотрит ему в лицо. Зловеще и загадочно ухмыляется.
Принцев не хочет затевать драку и отодвигается всё дальше и дальше. Ему страшно.
Злотников поощрительно рыгочет.