Бурханову тоже очень смешно.
Косову весело. Хотя и не так, чтоб уж очень.
Кац смотрит на начальство. Смекалистый парень. Соображает.
Аркадьев беспомощно и затаённо молчит.
Полуботок тоже молчит, но понемногу свирепеет.
Новая волна хохота — это Лисицын ударил Принцева по носу. Легонько, ладонью снизу вверх.
Полуботок вскакивает.
— Ты! Маньяк! Я тебя сейчас убью!
— Что? А ну повтори!..
Часовой в коридоре слышит шум и грохот в камере номер семь.
Заглядывает в глазок и кричит:
— Прекратите безобразие! А то сейчас вызову начальника караула!
Некоторое время Лисицын всё ещё лежит на полу.
Встаёт. Многообещающе надвигается на Полуботка.
Полуботок ждёт. Он готов.
Сейчас начнётся. Вот будет здорово! Ух ты!
Публика смотрит. Азарт, любопытство — они почти у всех. Но вот у Принцева, у этого — ужас. Да он и не публика вовсе. Он стоит у белой стены — бледный, напуганный, и не представляет, что же с ним станется после того, как представитель законной власти растерзает этого Полуботка, а в том, что будет именно так, он не сомневается. Потому и не пытается помочь своему заступнику.
Часовой в коридоре слышит истеричный вопль, а следом раздаётся грохот.
Камера номер семь.
Лисицын лежит на полу, и на сей раз — гораздо дольше прежнего. Ему пришлось перелететь через табуретку и больно удариться головой об пол. Он не в силах подняться даже и тогда, когда дверь открывается и на пороге возникает молодой лейтенант — новый начальник караула.
Все, кроме Лисицына, мигом выстраиваются.
Кац командует губарям:
— Равняйсь! Смирно! — обращается к лейтенанту: — Товарищ лейтенант! В камере номер семь содержится семеро арестованных!..
Лейтенант не слушает.
— Что у вас тут происходит? Увидав Лисицына, кое-как встающего с пола, кричит: — А это ещё что за мудило? Почему в строй не становишься?!
Злотников находится с ответом:
— Товарищ лейтенант! А он у нас припадочный! Сейчас у него как раз начинался приступ эпилепсии…
Лисицын, между тем, становится в строй.
— …Но вы помешали, и ему пришлось встать.
Лейтенант смотрит на Лисицына, у которого и в самом деле помутневшие глаза подкатываются куда-то кверху, и не знает — верить или не верить. И кричит молодым, неуверенным голосом:
— Молчать! — Поворачивается к Кацу. — Ты здесь старший по камере?
— Так точно! — отвечает Кац.
— Имей в виду: разбираться больше не буду! Если ещё раз услышу шум, — отвечать за всё будешь лично ты! Лично!
Хлопнув дверью, лейтенант уходит. Сопровождающий его ефрейтор запирает камеру.
Все молчат. Тихо расходятся по своим местам. Первым нарушает тишину Злотников:
— Много ты на себя берёшь в этой камере, Полуботок!
Полуботок мрачно усмехается в ответ.
— По твоей милости мне могли срок добавить! — чуть не хнычет Кац.
— По моей милости? А мне показалось, что всё это затеял вон тот вонючий ублюдок, — Полуботок небрежно кивает на Лисицына.
Лисицын злобно скалится, что-то бормочет угрожающее.
А Злотников треплет Лисицына по голове и приговаривает:
— Ладно, ладно… Не сейчас… Потом разберётесь…
— А мне могли бы срок добавить! — продолжает Кац. — И всё из-за…
— Заткни пасть! — рычит Злотников.
Кац моментально выполняет директиву.
Злотников властным взором обводит всех присутствующих:
— Старшим по камере теперь будет вот этот пограничник! — И указует перстом на бедняжечку Принцева.
Всеобщее изумление.
Полуботок возражает:
— А почему, собственно, ты взял на себя право назначать? А то, может, проголосуем?
— Голосовать не будем. Ведь ты же сам видел, как я тогда, в учебной роте, держал в одной руке над головой штангу весом в сто двадцать килограмм. Подержи и ты так — вот тогда и будешь назначать старших по камере.
Молчание в ответ. Довод признан убедительным.
Камера номер семь.
Злотников достаёт бог весть откуда сигарету и спичку. Закуривает. Он стоит подальше от двери с её предательским глазком. Самодовольно лыбится.
Остальные семеро взирают на него — кто с восхищением, кто с преданностью, кто исподлобья.
Купая лицо в клубах табачного дыма, Злотников говорит:
— Удивляюсь, куда это смотрит старший по камере?
Кац подыгрывает ему:
— А я что? А я теперь не старший по камере! Вот так!
Лисицын злобно подхихикивает, с ненавистью глядя на Принцева, который ничевошеньки не понимает по простоте душевной.