Ключ проворачивается.
В камере номер семь содержится семеро арестованных.
Камера номер семь.
Косов кричит Злотникову:
— Сука! Зачем ты изводил парня?! Я думал, ты всё шутишь, а оно — вон оно как выходит!.. Правильно он сказал про тебя: мразь ты! И ты, и Лисицын — вы две мрази! — пинает ногою Лисицына.
Вступает Кац:
— А между прочим, этот Полуботок первым начал.
А за ним и Лисицын:
— И так нечестно: этот на него с голыми руками идёт, а тот на него — с инструментом!
— Не воняй! — кричит Бурханов. — Всё было честно!
— Ладно, — говорит Злотников, фальшиво и придурковато улыбаясь. — Пошутили и хватит. Давайте-ка спать.
Косов, стеля себе «постель», говорит:
— У нас, в строительных батальонах, какой только мрази не бывает. Всю гниль, всю пакость только в наши войска и берут. А такой мрази, как ты, Злотников, я ещё не видел даже и у нас.
Камера номер один. Одиночная.
Полуботок сооружает себе спальную конструкцию. Табуретка в камере уже есть, и ему остаётся лишь поставить «козёл» да «вертолёт» положить определённым образом, да шинель постелить, да самому лечь, положив шапку под голову. Так он и делает: ложится, лежит. И долго-долго смотрит в потолок широко раскрытыми глазами.
Шестые сутки гауптвахты
Двор дома офицеров. Уже рассвело.
Работа кипит, и всё вроде бы, как вчера: и развалины, и техника, и толпы разного люда — военного и невоенного, и губари вроде бы те же, что и вчера… Вот только Злотникова не видать среди них.
Кто-то из арестантов говорит:
— А ведь этого Злотникова, что из седьмой камеры, освободили сегодня.
— Всем свободу отменили, а его одного отпустили, — удивляется другой.
Полуботок слышит эти речи, но молчит себе и молчит. Работает, погружённый сам в себя, ни на кого не оглядываясь.
И ещё чей-то голосишко:
— А хорошо теперь без этого гада!..
Столовая гауптвахты. Обед.
Смертельно усталые арестанты жадно набрасываются на еду. Уничтожают её быстро и сосредоточенно.
Лисицын зыркает по сторонам своими крысьими глазёнками. И вот — перегибается через стол и выхватывает у Аркадьева кусок хлеба.
Аркадьев вскакивает:
— Отдай!
— Отдай, отдай, — говорит Косов. — А то ведь бить будем. Времена для тебя теперь уже не те.
Лисицын насторожёнными глазками стреляет по присутствующим. Оценивает ситуацию: будут бить или не будут?
Многие перестали есть. С ненавистью смотрят на него.
И Лисицын понимает: будут!
Возвращая хлеб, он кричит:
— Да подавись ты своим хлебом!
Все удовлетворены таким исходом.
Двор дома офицеров.
И снова такая же точно работа. Тяжёлая, изматывающая. Но ведь должен же кто-то убирать эти развалины, чтоб чисто было.
Лицо Полуботка вспыхивает радостью — это он увидел, как во дворе появились человек пятнадцать из его роты, а с ними — старший лейтенант Тобольцев.
Полуботок подбегает к ним:
— Здорово, третья рота! Здравствуйте, товарищ старший лейтенант! Ну как там у нас дела?
Происходит обмен рукопожатиями и приветствиями.
Тобольцев отводит Полуботка в сторону и шепчет:
— В нашей-то роте всё нормально… Слушай, ты случайно рядового Злотникова не знаешь?
— Знаю.
— Так ты представляешь: возвращается он к себе в роту, а там его сюрприз поджидает.
— Какой сюрприз?
— Там, в высших сферах, — Тобольцев делает жест наверх, — военный прокурор и прочие с ним всё колебались: возбуждать против него дело или не возбуждать? Очень уж этого Злотникова наш командир полка защищал. Ну и сегодня как раз надумали они там, в верхах, всё-таки возбудить дело. И получилась творческая недоработка. Если бы чуть раньше пришли к этому мнению, то его бы просто перевели из простой камеры для арестованных в камеру для подследственных. А так — когда он оказался на свободе и узнал, что его всё-таки будут судить, он, представь: убивает дежурного по роте, берёт у него ключи от ружпарка и, вооружась до зубов, бежит в неизвестном направлении.
— Так я и знал, — говорит Полуботок. — Дезертировал!
Некий кабинет в некоем учреждении.
Некие штатские, сидя за столом, то ли размышляют вслух, то ли принимают какое-то решение. Перед ними — карты.
Один из штатских говорит:
— Он часто хвастался, что у него где-то на советско-турецкой границе есть друг. Военнослужащий. Кажется, прапорщик…
Другой возражает:
— С оружием, на угнанной машине и сразу после убийства он так далеко не помчится. Скорей всего он заляжет на дно где-нибудь поблизости. У него есть какие-то друзья где-то здесь совсем рядом, на Урале.