Панчи, который молчал во время всей этой тирады, не мог больше сдерживаться.
— Какие это деньги ты потратил на мою свадьбу?
— Заткнись, паршивый пес! — крикнул Мола Рам, прячась за спину своей жены. — Ты не умеешь считать и не хочешь знать, сколько ушло денег на твою свадьбу. Но у меня все записано… Мне пришлось выложить еще пятьсот рупий к тем, что Бирбал дал мне под залог твоей земли и под ожерелье твоей матери…
— Пойдем, Гаури, пойдем подальше от этого змея…
— Иди, иди, мошенник! Жулик! Иди и будь проклят! Чтоб я тебя больше не видел! И чтоб ноги твоей не было в моем доме!
— Он такой же твой, как и мой! — закричал Панчи, подбегая к дяде. — И люди помогут мне получить свою долю.
— Я солдат на пенсии, и закон будет на моей стороне! — сказал Мола Рам, трясясь от злости и страха перед разъяренным Панчи.
— Отец! — взмолилась Кесаро, обращаясь к мужу. — Не выгоняй парня из дому!..
— Он и не может выгнать меня. Я сам ухожу отсюда, — уже в дверях гордо сказал Панчи.
— Ну и уходи! — прогремел Мола Рам, почти обезумев от страха перед Панчи и вместе с тем упорно не желая отступать перед племянником. Пятясь от угрожающей фигуры Панчи, он оказался возле полки, где стояла начищенная до блеска латунная посуда — приданое Гаури, — и начал выбрасывать ее во двор.
— Что ты делаешь? — закричала Кесаро. — Это дурная примета!
Но Мола Рам, взвинтив себя до невменяемости и содрогаясь от отчаянной смелости своего поступка, продолжал выбрасывать утварь до тех пор, пока рука его не онемела. Кончив буйствовать, он сказал:
— Иди! Отделяйся! Забирай свои вещи и убирайся!
— Я возьму свои вещи потом, а сейчас уйду, чтоб не слышать больше вашей ругани! — ответил Панчи и, подойдя к топчану, на котором сидела Гаури, знаком велел ей подняться. — Мы отправляемся в дом Раджгуру!.. Одевайся и пойдем.
— Что ты, сын мой! — закричала Кесаро. — Неужели ты хочешь одолжить свою жену сыну субедара! Слепец! Как же ты не видишь, что он уже раньше часто бывал здесь и…
— Неужели это правда? — сказал Панчи, повернувшись к Гаури. — И ты посмела… — Но он не произнес ужасных слов. Он только ударил жену по голове раз, другой, третий, и она, рыдая, упала на постель.
Теперь, конечно, не могло быть и речи о том, чтобы идти к Раджгуру.
Панчи медленно брел по направлению к манговому саду, находившемуся далеко за деревней, чтобы наедине с собой разобраться в том, что, собственно, произошло. Но он никак не мог собраться с мыслями. Он долго бродил без цели, никого не встретив по пути, и вернулся домой, когда совсем стемнело. Свежий воздух пошел ему на пользу: едва войдя во внутренний двор дома, он сразу почувствовал, как здесь душно, не говоря уже о том напряжении, которое все еще висело в воздухе после происшедшей днем ссоры. Всюду царила мертвая тишина.
Он поднялся по деревянным ступеням на верхнюю террасу, намереваясь поскорее лечь спать и все позабыть. Его кровать была разобрана, но топчан, на котором спала Гаури, был пуст. Он понял, что она все еще сидит в темной комнате. Мгновение он раздумывал, пойти ли ему вниз и уговорить Гаури подняться или сразу же лечь спать. Ревность, вспыхнувшая в нем от намеков Кесаро, утихла и сейчас он ощущал прилив нежности к жене. Но мужская гордость не позволяла ему показать Гаури свои истинные чувства, хотя он все-таки направился к лестнице.
Спустившись вниз, он увидел Кесаро. На ладони руки она держала блюдо с ужином.
— Иди, сын мой, — зашептала она. — Иди поешь… Нельзя так долго сердиться! Ты же знаешь, что твой дядя часто бывает в дурном настроении…
— Отстань, — ответил он, — я не голоден…
— Я прошу тебя, сын! — настаивала она.
Панчи оттолкнул ее в сторону и устремился к темной комнате. Как он и предполагал, Гаури была там. Она лежала на постели почти в той же позе, как и днем, когда он вернулся с поля. Белая одежда повторяла очертания ее хрупкой девичьей фигуры.
— Ты с ума сошла, — с напускной грубостью произнес Панчи. — Тут совсем нечем дышать… Ты ужинала?
— Никка приносил мне поесть, только мне совсем не хочется…
— Тетка тоже только что просила меня поужинать.
— Зачем она хочет развести нас? Неужто ей мало одного мужа и нужен другой…
— Не говори так… — оборвал он ее.
— Но ведь так оно и есть! — с неожиданной смелостью сказала Гаури.
Он молчал, подавленный и смущенный ее словами, чувствуя, что она не такая уж простушка, какой ее считают, и прекрасно все понимает.