— Ну как же, твои родители священны. А ну, прочь с дороги!
Дамодар опустил руки, сообразив, что Панчи не в себе и шутить с ним опасно.
— Ладно, — вдруг сказал Панчи. — Я останусь, если ты готов говорить начистоту.
— Что значит начистоту? Я всегда говорю начистоту! — поспешил оправдаться сын ростовщика, понимая, что Панчи намекает на те деловые разговоры, которые он вел в лавке с клиентами в отсутствие отца.
— Разговор начистоту — это такой разговор, которого торгаш не умеет вести и не может понять, — раздраженно ответил Панчи.
— Пусть ты не поладил со своим дядей, но зачем же ссориться с другими людьми?
Панчи не удивился, что новость о его драке с Молой Рамом уже обошла всю деревню, и понимал, что «общественное мнение», включая сыновей зажиточных родителей — Дамодара и Раджгуру, будет против него. Он со стыдом отвел глаза от сына ростовщика, но потом поднял голову и спросил:
— Наверное, это Раджгуру сказал тебе?..
— О, все знают, как ты силен. Только один человек, пожалуй, сильнее тебя — это Гама Пахалван[14]. Вон посмотри на Раджгуру! Он идет так осторожно потому, что видел тебя вчера во время сражения и все еще не может опомниться от страха… Ну улыбнись же, бука ты этакий!
— Я еще займусь им, — сказал Панчи, невольно оборачиваясь, чтобы взглянуть на подходившего Раджгуру. — А пока что скажи мне прямо — сможешь ты одолжить мне сегодня сотню рупий?
— Я не занимаюсь делами с раннего утра, — уклончиво ответил Дамодар. — Я хочу, чтобы ты улыбнулся.
— Крестьянин не может позволить себе такую роскошь, — сказал Панчи. — Это слишком большое напряжение для его мускулов. Но почему ты не хочешь ответить мне начистоту?
— Ты же знаешь, что по таким делам я должен советоваться с отцом, — возразил Дамодар. — И к тому же ты уже должен платить проценты по закладной. Не в моих силах…
— Ну, конечно, и как это я сам не догадался! Ты слабый, трусливый человек! Проклятый ваш род…
— Согласен, — сказал беззаботно подошедший к ним в это время Раджгуру. — В любом споре между крестьянином и торгашом я на стороне тружеников земли.
— Заткнись! — прикрикнул на него Панчи. — Я набью тебе морду, если ты не оставишь этот развязный тон. И можешь не воображать, что твой отец был субедаром. Он выслужился тем, что лизал сапоги белым сахибам!
— Уж не наткнулись ли мы на осиное гнездо, Раджгуру? — сострил Дамодар.
— Я не собираюсь жалить тех, кто не трогает меня, — многозначительно ответил Панчи.
Оба молодых парня смущенно замолчали.
— Я приходил в твой дом потому, что хотел видеть тебя, — с виноватым видом произнес Раджгуру.
— Так, выходит дело, Кесаро была права, и ты действительно околачивался в моем доме!
— Я же сказал тебе, дурак, что приходил потому, что хотел видеть тебя.
— Дурак — твой отец!
— Тише, тише! — вмешался Дамодар. — Мог же он прийти поиграть в камешки с Гаури. В конце концов она наша свояченица!
— Она отказывает в гостеприимстве своим друзьям! — с обидой в голосе сказал Раджгуру.
— Я тебе не Джагату, сын парикмахера, можешь не кричать на меня! — горячился Панчи. — У тебя нет жены, с которой я мог бы играть в камешки. И когда это Дамодар приглашал нас играть в камешки со своей женой? А ведь она нам тоже свояченица. Не думайте, что моя жена для вас игрушка только потому, что я крестьянин, а вы сыновья богатых родителей.
— Панчи, брат, помилуй! — запротестовал Раджгуру.
— Не брат я вам! Ты сын субедара! А он отпрыск лаллы Бирбала! Я не огорчусь, если вообще не увижу вас больше!
С этими словами Панчи стал быстро подниматься вверх по ступеням.
Товарищи смотрели ему вслед, вытаращив глаза и открыв рты от удивления.
Панчи душила ярость. Он понимал, что был не прав и наговорил лишнего. Но ведь он и не хотел встречаться с ними. Вот почему он так рано пришел к источнику для омовения. Он знал, что может не совладать с собой. И теперь случилось то, чего он боялся.
— Не стоит с ними связываться, — пробормотал Панчи. — Пойду к тем, к кому я принадлежу. Дядюшка Рафик, гончар, и его семья такие же бедняки, как я сам. Они помогут мне.
К счастью, дядюшка Рафик был дома. Более того, он встретил Панчи как друга и предложил ему половину своей каши из пшеничной мякины, сваренной на воде и чуть подслащенной. Правда, будучи мусульманином, Рафик не был уверен, согласится ли Панчи, этот «дважды рожденный»[15] индус, принять угощение. Кроме того, он знал, что его жена Хур Бану и Панчи не очень-то жалуют друг друга. Угощая Панчи на ее глазах, Рафик явно шел на конфликт с супругой, и его поступок имел в глазах Панчи куда больше цены, чем попытка тетки Кесаро накормить его накануне ужином за спиной дяди. После вынужденного поста Панчи был очень голоден, и каша пришлась ему по вкусу: он жадно поглощал ее, с удовольствием причмокивая губами. На Хур Бану произвела впечатление та жадность, с какой ел этот голодный крестьянин, и ее мрачное, грубоватое лицо несколько смягчилось. Однако, кончив подметать угол сарая, где стоял примитивный гончарный круг, и забирая посуду, она все же не удержалась от язвительного замечания:
15