— Голод поистине творит чудеса! Бедный дом мусульманина оказался достойным посещения нашего брата индуса.
Когда она ушла, дядюшка Рафик, как бы оправдываясь, сказал:
— Видишь ли, брат, Хур Бану не может забыть, как плохо обращались с нами индусы во время раздела страны. Нас чуть не убили… Если бы чаудхри Ачру Рам не укрыл нас тогда в своем доме, нас не было бы сегодня в живых. Все наши братья-мусульмане покинули эти места и перебрались в Лахор. А некоторые — не знаю, правда ли это, — но я слышал, что некоторые были убиты… Твой дядя Мола Рам не был добр к мусульманам… Хур Бану не знает о твоих отношениях с хавалдаром и считает, что ты и твой дядя — это одно и то же. И еще она думает, что ты оказываешь на меня дурное влияние: однажды она видела, как мы вместе с тобой пили вино; это было еще тогда, когда мой брат Мухаммед Бакш был здесь. А теперь, когда у меня нет работы и мой гончарный круг почти все время бездействует, она все время нервничает.
— Помнится, я принес вина в день Бакр-Ид[16], а вы зажарили целого козла, — сказал Панчи. — У меня тогда была лихорадка, и я ничего не пил, а она подумала, что я выпил больше, чем вы оба! Она очень вспыльчива, совсем как мой дядя Мола Рам. И такая же ярая мусульманка, как он индус.
— Да, она молится пять раз в день и строго соблюдает все обряды. К тому же она ворчунья… Но все же Хур Бану вовсе не такой плохой человек, как Мола Рам. Это она только на словах зла, а сердце у нее доброе.
— Да, о Моле Раме этого не скажешь. Ведь, по сути дела, из-за него я и прибежал к тебе в такую рань.
— Я слышал, вы повздорили вчера у источника. Ну что же, Мола Рам слабый человек, а гнев скорее ударяет в голову слабым, чем сильным.
— И моя жена много натерпелась в его доме… Там для нас нет больше места…
В этот момент вошла Хур Бану, раздувая тлеющий уголек в трубке мужа, и дядюшка Рафик сделал попытку настроить ее в пользу Панчи, сообщив новость о его бегстве из дому.
— Ты слышала, добрая душа, что Мола Рам и Кесаро поссорились с Панчи и его женой…
— Конечно, слышала, — отвечала Хур Баку, не меняя сурового выражения своего бесстрастного лица. — Огонь и сухая палка вместе не уживаются!
— Вот именно, — сказал дядюшка Рафик, воодушевленный ее замечанием. — Половина земли у парня заложена, всходы вянут от засухи… Плохие виды на урожай у всей деревни. Если земля не вспахана в мае, у скота не будет травы в августе, а девушки будут сидеть в домах своих родителей — эти три беды всегда приходят вместе.
— Наш круг тоже давно не вертится! — напомнила мужу Хур Бану, опасаясь, как бы по простоте душевной он не взвалил на семью новую обузу.
— Да, брат, — сказал дядюшка Рафик, обращаясь к Панчи, — последний раз я по-настоящему крутил свой гончарный круг, когда делал посуду к твоей свадьбе. С тех пор глина — я беру ее на участке лаллы Бирбала — подорожала, а моего осла украли ткачи, которые ушли в Пакистан. Вот мне и не на чем возить глину для посуды… А впрочем, похоже на то, что посуда никому и не понадобится — весенние всходы увядают, сыпать в мои кувшины будет нечего. Впереди трудные времена… Слушай, Панчи, по соседству с моим домом пустует сарай, там жил мой брат с женой. Наверное, он уже больше не вернется — нашел работу на фабрике латунной посуды в Хошиарпуре.
— Я так и знала, что мы возьмем их себе на шею, — сказала Хур Бану, возмущенная добротой мужа, — знала уже тогда, когда он только появился на пороге. Теперь вино потечет рекой, а желудки будут пусты… А когда в дом придет беда, друзья убегут.
Сказав эту ядовитую фразу, она вышла из сарая.
На мгновение оба приятеля замолкли. Дядюшка Рафик раз-другой затянулся, выпустил дым и протянул трубку Панчи. Тот отказался и продолжал сидеть на месте с убитым видом.
— Когда женщина сердита, она не слушает советов, — начал дядюшка Рафик. — А моей жене есть на что пожаловаться. Ведь я уже два месяца сижу без работы, и мякинная каша наша единственная пища, да еще шпинат, который она иногда собирает. Денег нет, и я даже не могу продать гончарный круг, оставшийся от брата, потому что в этих местах никто не занимается гончарным ремеслом. Все гончары ушли в Пакистан или работают на фабриках в Хошиарпуре. Ведь если крестьяне остаются без урожая, им не нужны и кувшины, чтобы хранить зерно… — Его глаза затуманились, когда он это говорил.
16