— Я заплачу тебе за сарай, — сказал Панчи.
Рафик улыбнулся и промолчал.
— Я вовсе не такая уж злая, как ты думаешь, — сказала Хур Бану, выглядывая из-за двери, за которой она подслушивала их разговор. — Но что я могу поделать, если у меня нет денег даже на одну меру риса?
— Я охотно буду платить по пять рупий в месяц за ваш сарай, — сказал Панчи, торопясь использовать благоприятный момент.
— Деньги, деньги! — рассердился дядюшка Рафик. — В наше время все только и толкуют о деньгах да о ценах. Не хочу больше слышать это слово. Оно отравляет воздух в моем доме. Мой отец и дед имели обыкновение просто обменивать кувшины на зерно у крестьян. Все наши беды с того и начались, что я был вынужден продавать кувшины торговцам за деньги.
— На деньги можно купить еду! — закричала Хур Бану, полагая, что речь ее мужа против денег на самом деле направлена против нее.
— Да, конечно, за деньги можно купить все!.. — с горечью сказал Рафик. — Я знаю цену золоту. Ростовщики ходят гладкие и сытые, они едят за свои деньги чечевичную похлебку, и к ним невозможно подойти, так они воняют… Из помещиков деньги делают красавцев, пусть даже у них нос картошкой и пуговицы вместо глаз. Помещичьи сынки и их любовницы транжирят деньги напропалую. Настоящую цену деньгам знаем только мы! Но будь они прокляты, эти деньги!.. Дайте мне хлеб и разрешите мне мирно жить в моем доме — и мне ничего больше не надо.
— Я могу платить за жилье зерном, если это тебе больше нравится. Лишь бы пошел дождь, ведь один ливень стоит сотни пропашек. Тогда мой единственный акр земли принесет мне достаточный урожай, чтобы заплатить проценты по закладной, и мы как-нибудь дотянем до следующего урожая.
— Да будет на то воля аллаха! — воскликнул дядюшка Рафик. — Хотя сам-то я не верю, что все будет так легко. В этом мире властвует шайтан! За все, за все бедный человек должен платить. А тут на него сваливаются все несчастья: и засуха, и нехватка денег, и болезни. На лицах людей печаль, усталость и даже смерть. Жизнь так трудна, что кажется, хуже и не может быть… Да спасет нас аллах!
— Ты ведь неверующий, не слишком ли ты полагаешься на аллаха! — иронически спросила Хур Бану.
— У моей жены есть ара золотых серег, моя мать оставила их мне для моей будущей невесты, — сказал Панчи, уже уверенный, что не останется без крова. — Их можно отдать в залог и купить семян, чечевицы и риса. Так мы сможем продержаться до следующего урожая.
— Вы и жену можете продать, лишь бы спасти свою шкуру, — заметила Хур Бану.
— Вот увидишь, тетушка, мы еще доживем до лучших времен наперекор голоду и назло всем дьяволам вроде Молы Рама!
— Хорошо, брат, переезжай, но не смей бить свою жену. Я женщина и знаю, как хрупко тело молодой девушки!.. — сказала Хур Бану.
— Ты-то уж, конечно, выдержала бы любую взбучку, — подмигнув ей, сказал Рафик и продолжал, обращаясь к Панчи: — Так вот, брат, я одолжу волов у маслобойщика Шейкху, и мы закончим вспашку до начала дождей. Перебирайся ко мне с женой и не думай о своем дядюшке.
Друзья крепко пожали друг другу руки.
В середине того же дня Панчи и Гаури, несмотря на палящий зной, перебрались в пустой сарай, предоставленный им Рафиком. Все их пожитки состояли из одного ящика с одеждой, широкой брачной постели, маленького топчана Гаури и посуды, которая была ее приданым. В сарай был отдельный вход, и Панчи надеялся, что это поможет избежать недоразумений с Хур Бану. Однако жена Рафика оказалась гораздо добрее, чем можно было думать судя по ее суровой внешности. Она дала Панчи пшеничной муки и шпината, сказав при этом:
— Эта пшеница была куплена на деньги за кувшины, сделанные ко дню вашей свадьбы, так что она в такой же мере ваша, как и наша.
Вся деревня тут же узнала о сенсационном событии — разделении Молы Рама и Панчи, и, похоже, оно произвело не меньший переполох, чем разделение Пенджаба.
Когда Панчи и его жена покидали дом, Кесаро голосила словно по покойнику. Ей до последнего момента не верилось, что они действительно уйдут. Но Панчи не поддался на ее мольбы и вывел Гаури через внутренний двор на улицу, где стояла целая толпа любопытных соседей. И, конечно, в этой патриархальной индийской деревне большинство жителей стало на сторону Молы Рама и осуждало Панчи. Его считали чуть ли не преступником, потому что он не только «оскорблял старших», но и часто не считался с обычаями, «ел и пил вместе с магометанами и другими негодяями из низших каст». Гончара Рафика видели копающим канаву на земле Панчи, и это дало пищу для разговоров о том, что племянник Молы Рама вошел в компанию с гончаром и «совсем откололся от своей касты». Он опозорил всю деревню, потому что сделал это в угоду своей молодой жене, дочери «распутницы из Большого Пиплана». «Что же будет дальше, если грубияны вроде Панчи подают такой ужасный пример деревенской молодежи?..» «Нужно собрать всех членов общины, — настаивал Мола Рам, — и отлучить эту свинью от индуизма. Ведь он поселился в доме мусульманина и будет есть оскверненную пищу». Однако субедара чаудхри Ачру Рама, главу индуистской общины, невозможно было заставить немедленно пойти на эту крайнюю меру, хотя почти вся деревня была настроена против Панчи.