— Пошлите кого-нибудь за лекарством ко мне в больницу, — прервал его врач и с хмурым лицом вышел из комнаты. Ростовщик сунул ему в руку пятнадцать рупий, которые тот небрежно сунул в карман рубашки.
Около полудня, когда обжигающие лучи солнца довели Гаури до полного изнеможения, Джайрам Дас, потея и отдуваясь, вошел в комнату с многочисленными свертками в руках.
Гаури демонстративно отвернулась к стене, с ужасом думая, что он решил, наконец, потребовать с нее то, за что заплатил своими деньгами. Ее била дрожь. Несмотря на внешнее безразличие, ее переполняли самые противоречивые чувства. Жгучий стыд, горестные воспоминания о предательстве Панчи, злость к матери и Амру и, наконец, отвращение к этому человеку с мешками под глазами — все это смешалось воедино.
— Что же мне с тобой делать, девочка? — жалобно проговорил ростовщик. — Ты даже не хочешь слушать меня. Прими хотя бы лекарство, которое прислал тебе доктор.
Не поднимая головы, Гаури села на кровати и протянула руку за лекарством. Он налил микстуру из бутылки в стакан и дал ей.
— Я так долго ждал возле больницы, — сказал Джайрам Дас. — Там ужасно много больных.
Лицо Гаури исказилось гримасой — лекарство оказалось горьким, и она случайно увидела потное лицо ростовщика. Но глаза ее, как и подобает служанке, сохраняли послушное выражение.
Ростовщик решил воспользоваться моментом, чтобы предложить ей подарки.
— Девочка, — сказал он, — мне очень хочется, чтобы ты поскорее выздоровела… Тогда ты сможешь надеть это бенаресское сари, которое я для тебя купил… А вот и драгоценности, наши фамильные драгоценности! Старое золото, теперь уж такого не достанешь! С тех пор как умерла моя бедная жена, все эти безделушки лежали внизу, в сейфе…
Голос его оборвался, глаза затуманились слезами. Он с достоинством отвернулся, и Гаури послышалось в его словах неподдельное горе.
С изумлением смотрела она на этого старика. Оказывается, он не такой уж злодей! Пусть он купил ее как рабыню, но все же он пытается ее уговорить. А может, он просто хитрит? Она исподволь присматривалась к нему. Почему-то усы у него гораздо более седые, чем на фотографии, которую показывала ей мать. Во всяком случае, когда он плачет по своей умершей жене, он вызывает сочувствие.
Джайраму Дасу показалось, что ему удалось тронуть сердце Гаури, и он решил продолжать в том же духе.
— Да, девочка моя, — продолжал он, — с тех пор как умерла Ясодха, я совсем один. Никто мне не готовит, никто меня не обшивает. Я хочу, чтобы у меня в доме была богиня, которая принесет мне удачу… Бог не обидел меня богатством, но в торговле застой, денег ни у кого нет. Засуха несет разорение не только деревне, но и нам в Хошиарпуре. Целый день я сижу в лавке, но никто ко мне не заглядывает. И всегда наедине со своими мыслями — вспоминаю о жене. Я сплю один на террасе, и нет в моем доме женщины, которая растерла бы мне на ночь ноги. Ты и не знаешь, каково приходится человеку, когда он становится стар!
Гаури решила прервать поток его красноречия.
— Я буду вам хорошей служанкой, — сказала она.
— Ты станешь для меня больше, чем служанкой, ты станешь богиней! Я принес тебе ценное кашмирское покрывало… Быть может, по нашим священным индуистским законам я слишком стар, чтобы жениться на тебе. Но если ты наденешь чаддар и станешь моей женой…
— Нет, нет! — Гаури прикрыла лицо руками.
Жалкая покорность этого человека вызывала у нее раздражение. Чего стоят эти его мешки под глазами и словечко «ценное»! И еще предлагает стать его женой!
Ее всю передернуло от отвращения.
— Хорошо, хорошо, девочка, — забеспокоился он, — я буду молчать.
Не понимая, что так вывело ее из себя, он умолк. И все же ему очень хотелось сломить ее безрассудное упрямство — в конце концов, она не должна обижаться, что он купил ее. Он подошел и хотел погладить ее по голове. Она оттолкнула его руку с такой силой, что он отшатнулся и невольно выругался:
— Ведьма!..
На следующий день доктор Махендра пришел вновь. Ростовщик, сложив руки в знак уважения к нему, следовал за ним.
Доктор знаком попросил его выйти и оставить его наедине с больной. На нем снова были брюки и рубашка цвета хаки, и Гаури он показался таким же сдержанным и далеким, как и вчера.
Даже движения у него были те же самые: взглянув на часы, вынул трубку, приставил к ее груди, выслушал. Потом отвернулся, словно чего-то стыдясь, и сказал:
— Так не годится, девочка! Ты сама виновата в том, что сегодня тебе еще хуже, чем вчера.
Гаури взглянула на него робко и умоляюще.
— Я умру, если останусь здесь, — прошептала она.
Он мрачно кивнул и позвал:
— Сетх Джайрам Дас!
Ростовщик тотчас же появился. Руки его, как всегда, были сложены в жесте послушания.
— Эту женщину надо отправить в больницу или в мою лечебницу. Здесь ей нельзя оставаться, она нуждается в хорошем уходе.
Ростовщик покорно опустил голову, потом искоса взглянул на Гаури. «Они сговорились между собой, — подумал он. — Впрочем, они, наверно, разговаривали и вчера». Однако он не осмелился спросить о чем-либо.
Презрительно взглянув на торговца, Махендра взял шлем.
— Что бы ни приказал сахиб доктор, все будет исполнено, — поспешил заявить ростовщик. — Вылечите эту девушку, и, я надеюсь, она будет мне хорошей женой…
Последние слова старый пройдоха добавил для того, чтобы отвести от себя все подозрения, которые могли внушить врачу жалобы Гаури.
— Я пришлю за ней санитарную машину, — сказал доктор Махендра и направился к выходу.
Как и вчера, сетх вложил ему в руку пятнадцать рупий и засеменил вслед за ним по лестнице. Когда они сошли вниз, ростовщик набрался храбрости.
— Сахиб доктор, — сказал он, — как только она поправится, я сразу женюсь на ней. И тогда благодаря вашим заботам старость моя пройдет в покое. Будет кому готовить мне, и обшивать меня, и растирать мои усталые ноги…
На лице Махендры мелькнула какая-то странно торжественная улыбка. Вероятно, так он улыбался в те дни, когда ему особенно удавалась какая-нибудь операция. Ничего не ответив ростовщику, он вышел из дома.