— Сын мой! — воскликнула Лакшми, бросаясь к Панчи.
Покоробленный этой показной нежностью, Адам Сингх отвернулся и принялся вытирать платком пот с шеи. Одна Гаури спокойно подошла и села в ногах у Панчи, прикрыв глаза краем сари.
— Так вы все-таки привели ее обратно, — сказал Панчи.
Бледный и измученный, он, казалось, прошел через смерть.
— Сынок, ты видишь, она жива и здорова, — сказала Лакшми, стараясь успокоить его. — Большой доктор, у которого она работала сиделкой, был очень добр. Как мне рассказать о его доброте?.. Он так умно говорил…
— Да, сынок, — добавил Адам Сингх, чтобы отвлечь Панчи от мыслей об обидах, нанесенных ему Лакшми и Амру. — Доктор Махендра хороший человек. Он выучил Гаури на санитарку, и она скоро выходит тебя. Уверен, что он научил ее и уму-разуму и теперь она будет тебе лучшей женой.
— Ты религиозный человек, дядя, — с насмешкой сказал Панчи, — и тебе все представляется в розовом свете. А я пережил сотню смертей.
Адам Сингх понимал, что парень прав. Он подошел и погладил Панчи по голове, а затем стал рассказывать о том, как доктор Махендра забрал Гаури из дома ростовщика Джайрама Даса, потому что ее двое суток трепала лихорадка, как ростовщик рассердился и как доктор рисковал своим добрым именем, предоставив ей убежище в лечебнице.
— Но теперь все будет хорошо… — заключил он.
— Садись, брат, — сказала Хур Бану, предлагая Адаму Сингху толстый, ручной работы тюфяк.
— Вы, должно быть, устали с дороги, — сказал дядюшка Рафик. — Пойду попрошу кондитера Дулу принести вам чаю.
Горшечник знал, что индуска Лакшми не станет есть пищу, приготовленную в его доме.
— Не надо, не надо, — заторопилась Лакшми. — Мы сейчас пойдем.
Она чувствовала, что Панчи по-прежнему враждебно относится к ней, и считала, что лучше всего сейчас будет уйти.
— Да, да, мы пойдем, — подтвердил Адам Сингх.
— Подождите, я приготовлю чай, — вставила Гаури, поднимаясь с места и направляясь к очагу.
— Я помогу тебе разжечь огонь, — сказала Хур Бану.
Но Лакшми была непреклонна.
Увидев хмурое лицо Панчи, она затараторила, словно оправдываясь:
— Я сделала все, что могла. Я совершила грех, но я его искупила — привела девочку обратно. Она такая хорошенькая, все на нее обращают внимание… Молодой доктор в лечебнице чуть было не забрал ее. Но большой доктор спас ее, хотя из-за этого в лечебнице все пошло прахом. И вот она здесь… Так что мы пойдем.
— Уже темнеет, а вам идти не меньше двух миль, — сказал дядюшка Рафик.
— Ничего, скоро взойдет луна, — ответила Лакшми. — И мы с удовольствием пройдемся по прохладе.
— Может, нам даже удастся достать повозку, — добавил Адам Сингх. — Лучше всего спать в своей постели, какое бы долгое путешествие ни пришлось для этого предпринять.
Панчи продолжал молчать. Он глядел прямо перед собой, словно не желая видеть старуху и Адама Сингха. Лицо его покрылось румянцем волнения, вызванного возвращением Гаури, и ему не хотелось чем-либо выдавать свое внутреннее удовлетворение. Она заметил, что жена причесана по-городскому, с модными завитушками на висках.
Дядюшка Рафик и Хур Бану поняли его молчание и больше не пытались удержать гостей.
Гаури также вернулась, едва взглянув на запущенный очаг. Она подошла к Адаму Сингху, припала к его ногам, а затем поклонилась матери. После этого Лакшми и Адам Сингх уже не сомневались в том, что им следует уйти.
На несколько мгновений воцарилась полнейшая, почти осязаемая тишина.
Тогда Адам Сингх, чувствуя, что все присутствующие думают только о нанесенной Панчи обиде, попытался перед уходом смягчить обстановку.
— После того, как я встретился с доктором Махендрой, — сказал он, — я понял, что в нас, крестьянах, слишком много страха. Мы всегда проявляем излишнюю покорность. И еще мы совсем забыли о нашем достоинстве. Все люди без исключения действуют по указанию бога. И для каждого из нас возможны лишь два пути: путь страданий и путь бескорыстной работы на благо других.
— Но, видно, он забыл сказать тебе, — произнес Панчи, порывисто приподнявшись, — что все мы барахтаемся в водовороте забот, голода, засухи, ненависти, долгов и нищеты. Разве нас не перемалывают, как семечки под жерновами маслобойки? Разве мы не занимаемся только тем, что ведем бесконечные тяжбы, подозреваем в чем-то друг друга, распускаем сплетни и грабим один другого? Боги умерли, а мы все — живые мертвецы в этом угасающем мире…